— Тем лучше для нас! — вскричал Найджел. — Ибо нам дано свершать благородные подвиги, прежде неведомые!
Чандос расхохотался и посмотрел на раскрасневшегося юношу с чуть насмешливым сочувствием.
— Твоя манера выражаться, — заметил он, — напоминает мне стариков, которых я знавал мальчиком. В те дни дух истинных странствующих рыцарей еще не совсем угас, и говорили они, как ты сейчас. Хоть ты и молод, но принадлежишь иному веку. Откуда у тебя такие мысли и слова?
— У меня была только одна наставница. Леди Эрминтруда.
— Pardieu! Она выпестовала прекрасного соколенка, готового бить королевскую добычу, — сказал Чандос. — Я рад буду снять с тебя клобучок на первой твоей охоте. Хочешь поехать со мной на войну?
На глаза Найджела навернулись слезы, и он горячо сжал протянутую ему сквозь пар худую руку.
— Клянусь святым Павлом! О каком счастье мог бы я еще просить? Но я страшусь покинуть бабушку, ведь о ней некому заботиться, кроме меня. Но если бы можно было…
— Власть короля велика. Довольно об этом, пока он не прибудет сюда. Но если ты хочешь поехать со мной…
— Кто этого не захотел бы? Найдется ли в Англии хоть один сквайр, кто не пожелал бы стать оруженосцем Чандоса и служить под его знаменем! А куда ты отправляешься, благородный сэр? И когда? В Шотландию? В Ирландию? Во Францию? Но, увы…
Радостное лицо омрачилось. На мгновение Найджел забыл, что необходимое снаряжение было ему по карману не больше, чем золотая посуда. И во мгновение ока все его радужные надежды разлетелись вдребезги. Ах уж эти материальные заботы, встающие между нашими мечтами и их осуществлением! Разумеется, оруженосец такого рыцаря должен быть одет и вооружен так, чтобы пи перед кем не ударить лицом в грязь. А даже всего дохода, приносимого Тилфордом, едва ли хватило на сносные доспехи.
Проницательный и многоопытный Чандос сразу догадался о причине такой перемены.
— Если ты будешь сражаться под моим знаменем, то вооружить тебя обязан я, — сказал он. — И слушать ничего не хочу!
Однако Найджел грустно покачал головой:
— Это невозможно. Леди Эрминтруда скорее продаст и наш дом и всю землю, еще оставшуюся нам, чем позволит мне принять твой щедрый и милостивый дар. Но я не отчаиваюсь. Лишь на прошлой неделе я обзавелся благородным боевым конем, который достался мне даром, так, может быть, и доспехи будут мне ниспосланы таким же образом.
— Откуда же у тебя конь?
— Его мне отдали уэверлийские монахи.
— Что за чудо! Pardieu! Судя по тому, что мне довелось увидеть, они для тебя расщедрились бы разве что на проклятия!
— Конь не был им нужен, вот они и отдали его мне.
— Следовательно, остается просто отыскать кого-то, кому не нужны доспехи, чтобы он отдал их тебе. Однако надеюсь, ты передумаешь и, раз уж твоя достойнейшая бабушка доказала, что мы в родстве, разрешишь мне снарядить тебя на войну.
— Благодарю тебя, милорд, и если уж я должен буду просить помощи, то, конечно, обращусь к тебе. Но только сначала испробую другие способы. А пока, добрый сэр Джон, молю, расскажи мне что-нибудь о твоих славных поединках с французами. Ведь вся страна восхваляет твои подвиги, и я слышал, что твое копье за одно утро выбило из седла трех могучих рыцарей. Так оно и было?
— Да. Что и доказывают вот эти шрамы на моем теле. Глупые безумства моей юности и ничего более.
— Как можешь ты называть их глупыми безумствами? Разве не такими подвигами можно обрести заслуженную честь и прославить свою даму?
— Тебе и положено так думать, Найджел. В твоем возрасте подобает иметь горячую голову и неустрашимое сердце. Вот и я был таким — сражался за перчатку моей дамы или во исполнение обета, а то и просто из любви к поединкам. Но с возрастом, когда ты ведешь на битву других, начинаешь думать иначе — не столько о своей чести, сколько о безопасности всего войска. Не твое копье, не твой меч, не твоя сильная рука решат ее исход, и победу в почти проигранном сражении всего чаще приносит холодный рассудок. Тот, кто знает, когда его конники должны атаковать и когда им следует сражаться спешившись, тот, кто умеет расположить своих лучников и своих жандармов так, чтобы они поддерживали друг друга, тот, кто способен хорошо укрыть засадные отряды и бросить их в бой в решающую минуту, тот, кто держит в уме все болота и овраги вокруг, — вот человек, который куда нужнее войску, чем Роланд, Оливер и все остальные паладины Карла Великого{29}.