И вот теперь они увязли во всём этом по уши.
Они, но никак не я.
Лично я собирался попросту унести ноги из Терракоты.
Стоило мне увидеть вдалеке людей Меандра, как я тотчас же принялся лихорадочно соображать, как от них спастись. Уточню: не всем нам, а мне одному. При желании я мог бы по крайней мере попытаться это сделать.
Я был почти уверен, что успею до подхода авангарда армии Безумца добраться до леса и раствориться под его густой сенью, сделаться невидимым, словно лесной дух, и брести сквозь чащу совершенно бесшумно. Несмотря на хромоту, я всё это очень хорошо умел. И мог бы пройти сквозь весь этот необъятный и незнакомый мне массив никем не замеченным и не пойманным, но при одном условии – если б пустился в путь один. Без спутников. Без короля, принцессы и придворного шута. Ну вот разве что Рунсибела мог бы с собой прихватить. Его величество как-никак мужчина, и воин, и охотник. Разве что его я мог бы взять в спутники. Но не принцессу, которая имеет обыкновение ломиться сквозь чащу напролом, с невероятным шумом и треском, словно испуганная корова, и не Одклея, этого придурка, способного в любой, самой неподходящей обстановке затянуть какую-нибудь дурацкую песню. Например, все восемнадцать куплетов «Как у моей милашки...». С него станется... Подобным образом этот идиот выдал бы наше местонахождение не только солдатам Меандра, но и любому из дозорных отрядов диктатора Шенка, случившемуся поблизости. Но навряд ли его величество согласился бы составить мне компанию, бросив на произвол судьбы этих двоих.
Единственным, на что я мог уповать, чтобы остаться в живых, был точный расчёт, предвидение грядущих событий. С этим же трио ни о каком расчёте, ни о каком предвидении даже речи быть не могло. По крайней мере двое из них были совершенно непредсказуемы...
Ну а кроме того, я был уверен, что встреча с Меандром не поставит их жизни под угрозу. С чего бы королю-скитальцу умерщвлять своего коллегу с дочерью и шутом? Рунсибела и Энтипи возьмут в плен, а шута оставят при себе, чтобы тот их развлекал. А надоест – тогда, может, и прикончат. Невелика потеря. С августейшими пленниками принято хорошо обращаться. Это я твёрдо усвоил. Тем более Рунсибел никогда не объявлял войну Меандру, напротив, дозволял тому весьма вольготно себя чувствовать в Истерии. Уверен, нашему монарху это зачтётся.
Иное дело я, хромоногий оруженосец. Кто со мной станет церемониться? Прихлопнут как муху, просто так, от нечего делать, как в своё время несчастную Маделайн. Мне, поверьте, вовсе не хотелось разделить её участь. Вот потому-то я решил устремиться прочь с максимальной скоростью, какую мог развить при своей хромоте.
В крепостной кладовой я отыскал поясную сумку, в таких воины, отправлявшиеся в дозор, носили запасы еды. Я набил все её отделения драгоценностями и монетами из своей седельной сумы и крепко затянул ремни. Немного золотых спрятал также в секретное отделение, выдолбленное в посохе. Потом как следует потряс и сумку и посох, проверяя, не зазвенят ли монеты и украшения. Нет, никакого бренчания я не услыхал. Очень туго набил все карманы. Обернув ремень сумки вокруг талии, я его застегнул, сверху прикрыл подолом туники, набросил на плечи плащ, завернулся в него и пояс затянул, чтобы не цепляться полами за ветки, когда придётся крадучись брести сквозь лес. Меч, как всегда, висел в ножнах у меня за спиной, посох я держал в правой руке.
Набрав полную грудь воздуха, я направился к воротам крепости. Король меня не видел, его величество в костюме шута как раз взбирался на парапетную стену с бойницами. Да. Безумный мой план выполнялся неукоснительно. Благодарение богам, меня не будет в форте, когда он с треском провалится. Энтипи затворилась в казарме, но я не сомневался, что она станет оттуда тайком подглядывать за папашей. Да и кто б мог на её месте от этого удержаться? От того, чтобы полюбоваться его величеством, разыгрывающим из себя умалишённого? Кто, спросите вы. Да я, к примеру. Ваш покорный слуга. И то лишь потому, что у меня были дела поважней.
Пройдя сквозь растворённые ворота, я устремился к лесу. Передовые части Меандра находились ещё довольно далеко от Терракоты, так что я преодолел открытое пространство между фортом и кромкой леса, не будучи никем замеченным.
В сравнении с идеей, которую я подбросил королю, принцессе и шуту и за которую его величество с жадностью ухватился, мой индивидуальный план, как спасти собственную шкуру, был чрезвычайно прост: всё, что мне следовало делать, так это убраться подальше с Меандрова пути.
Все сомнения, какие меня с самого утра одолевали, рассеялись без следа, стоило мне только ступить под сень леса. Я очутился в своей родной стихии, которая приняла меня с удивительным дружелюбием и готовностью помочь... Именно здесь мне следовало оставаться до конца моих дней. Здесь, а не в замках и дворцах, где я пытался выдать себя за кого-то другого, влезть в чужую шкуру, которая не была мне впору... Мне надлежало жить под этой густой сенью, наслаждаясь свободой, отсутствием каких-либо обязательств перед августейшими особами, вне всяких условностей, не подвергаясь угрозам с чьей-либо стороны. Мне казалось, что все деревья шепчут хором и поодиночке: «С возвращением! Мы рады тебе!» – хотя прежде мне ни разу не случалось здесь бывать.
Но тут я вспомнил, что у меня при себе кроме меча и посоха имеется ещё и преизрядная сумма денег, не говоря уже о драгоценностях. Зачем непременно хорониться всю жизнь в лесной чащобе? Я мог бы купить себе хороший дом, торговлей заняться... Или всё же поселиться в лесной пещере и лишь изредка объявляться в ближайших посёлках, чтобы купить одежду и лакомства и тотчас же снова исчезнуть... Никто не стал бы меня за это высмеивать. Если человек бедный ведёт себя иначе, чем принято, его готовы обозвать умалишённым, но когда подобное позволяет себе богач, все почтительно именуют его «эксцентричным». Не будучи никому ничем обязан, никому ничего не задолжав, я приобретал бы что душа пожелает и возвращался в лес. И плевать мне было бы на всех, на весь мир...
Оглянувшись, я с радостью удостоверился, что деревья скрыли от меня форт Терракоту. Землю устилал снег, но отпечатков своих ног я на нём не разглядел. Вот как ловко я научился ступать! Я себя чувствовал как рыба, которой удалось, ненадолго очутившись на суше, вновь возвратиться в родную стихию, в свой безбрежный океан. Я себя чувствовал как душа, освободившаяся от земных оков. Я себя чувствовал...
... Я чувствовал себя...
... Чувствовал... её тёплые губы, прильнувшие к моим. И вспомнил, с какой искренностью, глядя мне в глаза, она произнесла: «Я вам верю. Верю».
Тэсит тоже мне верил. И вот чем это для него обернулось.
И тут, при воспоминании о том, какие ощущения я испытал, когда она это произнесла, у меня неистово заколотилось сердце. Я вспомнил также, как возгордился собой, пусть всего лишь на мгновение, когда Рунсибел сообщил, что готов действовать по моему плану. Доверился мне. Доверил не только свою особу, но вдобавок и жизни принцессы и шута.
«Ты не станешь рисковать собой из-за них! Ни в коем случае! Что это ты раскис, как пряник, который в воду уронили?!» – так завопило на меня моё внутреннее «я», тот самый голос, который в своё время настойчиво мне советовал сграбастать деньги, предложенные Юстусом в качестве компенсации за смерть Маделайн, и с поклоном удалиться. И я ведь его послушался. Не раскашляйся я тогда, не урони случайно монеты на пол, что выглядело со стороны как дерзкий и презрительный жест, и скольких бедствий мне удалось бы избежать! Жил бы себе сейчас припеваючи, выкупив у Строкера его трактир...
«Не забывай ни на миг, кто ты и кто они! Те рыцари, которые надругались над твоей матерью, верой и правдой служат Рунсибелу, а он ими гордится и превозносит их до небес. Девчонка – та ещё штучка. Её ведь даже собственный отец держит за умалишённую. А шут... Шут, пожалуй, единственный из всей компании, кого следовало бы спасти от верной гибели, но не станешь же ты в самом деле ради него рисковать своей шкурой? Никогда тебе не стать сэром Невпопадом Хоть-Откуда-Нибудь. Об этом даже не мечтай! Ах, тебе, значит, понравился вкус её лобзаний?! Женские губы, между прочим, дёшево стоят: по дюжине за соверен в ярмарочный день. И ты достаточно богат, чтобы купить ласки сотен женщин, куда более искушённых в любви и покладистых, чем эта Энтипи».