Я замедлил шаги.
«Послушай меня, Невпопад! Не лезь ты в чужую шкуру, не пытайся занять чужое место! Настоящим героем был Тэсит, но даже это его не спасло от безвременной кончины. Представь, насколько хуже всё обернётся для тебя, самозванца. Ты ничего им не должен. Ничегошеньки...»
Я зашагал ещё медленней.
«Слышишь? Если кто кому и обязан, так это они тебе. За то, что передал Энтипи, живую и невредимую, с рук на руки родителю. И довольно с них. Оботри-ка лучше рот, чтобы скорей позабыть вкус её поцелуя. И беги, беги отсюда поживей! Ты ведь этого совсем не хочешь! Не хочешь ты бросить свою жизнь им под ноги! Не можешь этого хотеть!»
Она мне поверила.
«Чёрт бы тебя побрал, Невпопад! Будь же, наконец, верен собственной неверности!»
Я остановился.
И оглянулся.
Позади меня тянулась цепочка следов. Вот как тяжело и неуверенно я стал шагать. Бремя забот, споры с самим собой сделали мою походку неуклюжей и неловкой.
И это позволило скитальцу без труда меня выследить.
Он, подобно мне, был с лесом на «ты» – здорово умел красться сквозь чащу, не производя ни малейшего шума, хоронился за стволами, практически с ними сливаясь... И вдобавок держался от меня с подветренной стороны, иначе я бы учуял его приближение. Но я так был занят оживлённым спором с самим собой, что обнаружил преследователя буквально в самый последний момент, когда он неосторожно задел полой плаща ветку дерева...
Он был отнюдь не великаном, этот солдат Меандра, но всё же превосходил меня ростом и сложением был крепче. Я растерянно воззрился на его низкий лоб, переносицу, вдавленную в череп – не иначе как чьим-то железным кулаком... Остальную часть лица воина скрывал кольчужный подшлемник. Шлем он предусмотрительно надевать не стал, чтобы тот не звякал о металлическую кольчугу. Судя по кожаной амуниции – чёрной, с белой оторочкой, – то был пехотинец. С плеч его свисал шерстяной плащ в точности такой же расцветки.
Услыхав шорох, с каким выпрямилась ветка, которая зацепилась за его плащ, я резко обернулся и выбросил вперёд руку с зажатым в ней посохом. Но воин Меандра успел уже обнажить меч и нацелил его остриё мне в грудь.
– Погоди! – крикнул я и примирительно поднял левую руку. Пехотинец замер. Губы его растянулись в хищной ухмылке. – Зачем тебе меня убивать? Меандр охотно принимает к себе на службу целые полки солдат. Я... тоже поступлю в его армию. Отведи меня к своему королю. Станем вместе странствовать.
Он изучающе взглянул на меня, склонив голову набок:
– Ты, часом, не Невпопад?
Я опешил от неожиданности. Откуда этому незнакомцу может быть известно моё имя?
– Ну... Вообще-то, да...
Солдат протяжно вздохнул:
– Тогда извини. Ничем не могу помочь: должен тебя убить.
И с этими словами, ещё более меня озадачившими, он стал надвигаться на меня, размахивая мечом, словно мясник – топором.
Он не дал мне возможности вытащить меч из ножен, да я, по правде говоря, вовсе и не собирался этого делать. Чтобы отразить нападение, достаточно было и посоха. Отпрыгнув назад, я быстро раскрутил его посередине, разъединив на две половины. Одну из них я круговым движением воздел кверху, чтобы отразить удар его меча. Лезвие плашмя опустилось на твёрдую, как сталь, деревяшку. Я налёг на свою здоровую ногу, чтобы удержать равновесие, и одновременно нажал на кнопку, расположенную у края другой половины-посоха. Из жёлоба выскользнуло острое лезвие, которое я, бросившись на своего противника, вонзил ударом снизу вверх сквозь глазницу прямо ему в мозг.
Уцелевший глаз солдата расширился от изумления, рука разжалась, и меч скользнул на запорошённую снегом землю. Он раскрыл рот, чтобы испустить крик, который наверняка выдал бы моё присутствие его товарищам, и тогда я, оттолкнувшись от земли, подпрыгнул, прижав ладонь к нижней части его лица, и рухнул вниз, увлекая его за собой. Мне кажется, он так и не понял, что произошло и как мне удалось взять над ним верх. Я изо всех сил зажимал рукой его рот, из которого готовы были вырваться вопли ужаса и боли. Солдат судорожно дёргался, и я, лёжа на нём, ощущал себя всадником, усмиряющим норовистую лошадь. Кровь струилась из его пробитой глазницы широкой волной, которая заливала мою перчатку.
Но постепенно судороги, сотрясавшие его тело, сделались слабее... И вот он затих, и голова его свесилась набок. А я во второй раз за истёкшие двое суток со страхом наблюдал, как кровь заливает снег вокруг бездыханного тела. Однако теперь не кто иной, как я сам, лишил человека жизни.
При мысли об этом мне сделалось зябко. Я пытался и не мог в полной мере осознать всё значение этого события. Вытащил из неподвижного тела глубоко увязнувший в глазнице посох и с боязливым недоверием принялся рассматривать алый от крови клинок. И всё твердил себе, что убил человека, только что лишил жизни себе подобного. Прежние случаи были не в счёт: Грэнитц сам напоролся на лезвие меча, гарп, которого я прикончил, не принадлежал к роду людскому, а Тэсита изрешетили стрелами королевские лучники. На сей же раз я одержал победу над противником, над солдатом чужеземной армии в честном бою, в схватке один на один. Он собирался убить меня, а я, защищаясь, нанёс ему смертельную рану. И совершил первое в жизни убийство.
Я даже имени его не знал.
Взглянув ещё раз на его лицо, поймав выражение безразличия в его уцелевшем глазу, который неподвижно уставился в пространство, я всхлипнул и... меня вырвало. Просто-таки наружу вывернуло. И на душе стало муторно, как никогда. Я всё твердил себе, что этот человек первым поднял против меня меч. И я его победил в честном поединке. Если только применение тайного, неизвестного противнику оружия можно отнести к числу честных приёмов. И всё же... Всё же я остался жив, а этот незнакомец мёртв. Потому что я лишил его жизни.
Словом, все мои попытки подбодрить себя, настроиться на боевой лад ни к чему не привели. Я ощущал внутри холод и пустоту. И внезапно осознал всю иронию ситуации. Потому что убийство этого солдата, на которого я наткнулся по чистой случайности, идеально соответствовало начальной части моего плана. План этот, который, по моему глубокому убеждению, был совершенно неосуществим, предусматривал, что в лесу я подстерегу одного из людей Меандра, отбившегося от своих товарищей, и прикончу его.
Итак, сам того не желая, я сделал первый шаг по намеченному мною самим идиотскому пути, который не мог никого из нас никуда привести. И всё же я не находил убедительных причин, чтобы не двинуться дальше в том же направлении.
«Ты на верную смерть себя обрекаешь! Это просто западня! Не смей этого делать, слышишь? Это...»
Позвольте мне уточнить: я просто не желал искать причины уклониться от этого шага номер два...
Мне хватило нескольких минут, чтобы снять с бедняги его амуницию. Самым противным было стаскивать с головы кольчужный подшлемник. Он был весь в крови. Но мне надо было выглядеть как можно более похожим на солдата армии Меандра, поэтому я не долго думая вывалял чёртов подшлемник в снегу, очищая его от крови, и натянул на голову. Неподалёку росло дерево со сгнившей сердцевиной, и я засунул в широкое дупло тело воина, после чего меня снова вырвало. Мертвеца, оставшегося в одном исподнем, я, кстати говоря, завернул в свой плащ. Решил, что это будет справедливо по отношению к нему, ведь его плащ я без колебаний присвоил, а он оказался намного новей и добротней моего.
«Это безумие, безумие!» – неистовствовал мой внутренний голос.
Но я перестал к нему прислушиваться. Просто игнорировал, потому как знал, что он абсолютно прав и что поэтому спорить с ним бессмысленно.
Крадучись, совершенно бесшумно я двинулся сквозь лес к Королевской дороге. Но, по правде говоря, особой необходимости в предпринимаемых мной предосторожностях не было: люди Меандра шумно, не таясь маршировали по дороге, и мне ничего не стоило незаметно к ним приблизиться и влиться в их ряды. То обстоятельство, что состав армии короля-скитальца был скорее переменным, нежели постоянным, поскольку солдаты поодиночке и целыми группами покидали её ряды, а новобранцы в них то и дело вливались, было мне на руку. Вообще-то, слово «солдаты» вряд ли вполне подходило для этого сброда, поскольку оно как-никак обозначает личный состав регулярных войск, где царит дисциплина, где существует определённая иерархия, где принято подчиняться приказам. Что же касалось Меандра, то Безумец являлся живым воплощением идеи анархии, полного отсутствия какой-либо организации, элементарного понятия о порядке и дисциплине. Нет, подчинения он требовал, и ещё как! Но – лишь себе одному. А во всём, что не касалось выполнения его собственных приказов, вернее прихотей и капризов, был более чем лоялен к окружающим. Весь тот сброд, который следовал за ним из страны в страну, уместней было бы назвать просто воинами-наёмниками, искателями приключений. Которые, кстати, дело своё знали неплохо... Но то, что их состав постоянно обновлялся, давало мне надежду незаметно к ним примкнуть.