– Не смей со мной так говорить! Я – принцесса!..
– А я – твой суженый, и это даёт мне право говорить с тобой как угодно. Как мне вздумается. Разве нет? Или ты намерена грозить мне пытками и казнью всякий раз, как тебя что-то в моём поведении не устроит? Ты такой себе представляешь нашу семейную жизнь, признайся?
– Возможно, – ответила она, сердито сверкнув глазами.
– Звучит многообещающе. Ты и впрямь не в себе. – Я прислонился к двери и покачал головой. – А твои родители, которые пошли у тебя на поводу, объявив о нашей помолвке, и подавно умом тронулись. Как тебе удалось этого от них добиться?
– Они уважают мои мнения и желания. Они знают, что я тебя люблю...
– Любишь?! Да что ты вообще знаешь о любви?! Ты понятия не имеешь, что это такое! Для тебя вся эта затея с самого начала – всего лишь игра! Твою глупую голову, внезапно сделавшуюся белокурой, продолжают осаждать романтические мечтания, которые не имеют ничего общего с подлинной жизнью! Интересно, кстати, какой же цвет волос у тебя настоящий, природный?
– Рыжий. Почти как у тебя, – хихикнула Энтипи.
– Цвет огня. Что ж, иного я и не ожидал...
– Вот ты опять!.. – Она надула губы. – Я же тебе уже рассказывала, как было дело.
– Но почему это я должен тебе верить, скажи на милость? Ты на что угодно способна. Нет, это же надо такое придумать: объявить во всеуслышание о помолвке, не потрудившись прежде спросить согласия жениха! Здорово, конечно, что оба родителя уважают твои желания и чувства и с ними считаются. Вот только почему мои желания, мои чувства ничего для тебя не значат? И знаете, ваше высочество, на месте короля и королевы я никогда не дал бы согласия на этот неравный союз. Сколько бы вы ни твердили, что любите меня...
– Да, я именно так им и сказала... И ещё... ещё я им призналась, что мы занимались любовью.
Вот тут-то я уж точно не удержался бы на ногах, если б не посох. Рухнул бы на пол как подкошенный.
– Ты... им... такое... – только и смог выдавить я из себя.
Энтипи жизнерадостно улыбнулась:
– Сказала, что мы занимались любовью. Да ты не волнуйся, я их уверила, что мы оба этого хотели.
Выход из положения, благодарение богам, был найден: я не обязан на ней жениться, ведь никто не заставит меня сочетаться браком с трупом, а в том, что я сейчас её придушу голыми руками, сомнений быть не могло...
– Значит, вот что ты им сообщила, – хрипло выдохнул я.
– Верно. – Глаза её затуманились, и, откинув голову назад, она с мечтательной улыбкой произнесла: – Что мы соединялись, как два диких зверя во тьме глубокой пещеры, как два грозовых облака в бескрайнем небе, исторгнувших в момент слияния триумфальное крещендо...
В коридоре раздались шаги. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы кто-то подслушал, как эта маленькая идиотка, стоя у двери моей спальни, упражняется в изобретении поэтических эвфемизмов для обозначения занятий любовью. Я схватил её за локоть и силком втащил в комнату. Захлопнул тяжёлую дверь и только тогда перевёл дух. Энтипи сперва опешила – я прежде никогда не позволял себе так бесцеремонно с ней обращаться. Но лицо её почти тотчас же осветила улыбка. Случившееся пришлось ей по вкусу. Я насторожился.
И тут у меня в памяти вдруг всплыл недавний разговор с королевой. Она сказала, что ни в чём меня не винит, мол, то, что произошло между мной и Энтипи, было вполне естественно, учитывая обстоятельства. Только теперь мне стало ясно, что она имела в виду. Помнится, она ещё прибавила, что король сперва гневался, а потом нас с принцессой простил...
– Как два обезумевших от желания горностая...
– Заткнись же! – прошипел я едва слышно. В королевских дворцах, как всякому известно, даже стены имеют уши. – Как ты могла им такое сказать? Мы ведь не были близки!
– Наяву – нет. А в мыслях – да.
– Ничего подобного! – Я возмущённо засопел. – Я, во всяком случае, никогда этого в мыслях не держал! – Тут я, разумеется, слегка приврал. Но только чтобы не поощрять эту ненормальную.
– А я много раз себе представляла, как всё это могло бы между нами произойти. И это давало мне право сказать родителям, что мы были близки.
– Чёрта с два! – Отставив в сторону посох, я стал нервно шагать взад-вперёд по комнате. – Боги милосердные, Энтипи! Ты бы хоть о том подумала, что твой родитель, вместо того чтобы пойти у тебя на поводу и объявить о нашей помолвке, мог запросто приказать меня казнить, распалившись гневом на того, кто лишил его юную дочь невинности!
– Лишил невинности, – наслаждаясь звучанием этих слов, повторила она и многозначительно изогнула бровь. – Выходит, ты наконец поверил, что я целомудренна?
– Я верю только в то, что ты сумасшедшая. Неуправляемая, вздорная девчонка, готовая испортить и перевернуть вверх тормашками жизнь всякого, кто имел несчастье приблизиться к тебе. – Продолжая мерить шагами комнату, я так разволновался, что начал отчаянно жестикулировать. – Тэсит, не встреть он тебя, был бы по-прежнему жив!
– Но он меня встретил и он не жив. А ты остался в живых и очутился со мной рядом. – Она снова вопросительно изогнула бровь. – Скажешь, лучше бы тебе оказаться где-нибудь в другом месте?
– Вот именно! Тысячу раз да!
– Ты предпочёл бы остаться простолюдином и бродить по городам и весям, прося милостыню и, быть может, промышляя воровством?
– Возможно, – кивнул я, хотя и без особой уверенности. – И между прочим, Тэсит твой по большей части добывал себе пропитание именно таким способом! Воровал и грабил! Но это тебе не помешало в него влюбиться. Или, во всяком случае, убедить себя, что ты его любишь. А Тэсит...
– Тэсит – то, Тэсит – се! Да на небесах твой Тэсит! – Энтипи едва не перешла на крик, игнорируя все мои призывы говорить потише. – Боже, можно подумать, что...
Умолкнув на полуслове, она взглянула на меня с вызовом и насмешкой.
– В чём дело? – растерялся я.
– Сам знаешь.
– Нет, уж изволь объясниться!
– Ты по-прежнему считаешь, что Тэсит мог быть моим любовником и что я стану тебя с ним сравнивать, если ты займёшь его место. И разница окажется не в твою пользу.
Тут только я понял, что должен был почувствовать мой бывший друг, когда ему в грудь вонзилась стрела... Едва шевеля пересохшими губами, я возразил:
– Чепуха какая! Я всегда говорил, что ты не в себе... И теперь ты это в очередной раз доказала...
Но Энтипи помотала головой, а потом ещё и пальцем мне погрозила:
– Мне следовало раньше об этом догадаться. Ты всегда и во всём чувствовал себя слабее его. И хотя Тэсит мёртв, его превосходство над тобой по-прежнему не даёт тебе покоя...
– Плевать мне на его превосходство! – выпалил я, позабыв осторожность. – Тэсит тут совершенно ни при чём! Просто это было бы... недостойно! Я всего лишь повёл себя как приличный человек...
Энтипи презрительно фыркнула.
– Тебе бы женщиной быть! В её устах такие слова звучали бы уместно. Неудивительно, что ты себя вряд ли считаешь способным даже свечку для Тэсита держать, а не то что... Наверное, ты и в самом деле никуда не годишься.
Пелена ярости на миг затмила мой взор. А Энтипи как ни в чём не бывало повернулась ко мне спиной.
– Не тревожься ни о чём. Я признаюсь отцу, что солгала, что такой слабак, как ты, даже помыслить не смел...
Но я не дал ей договорить: схватил за руку и развернул к себе лицом. И жадно впился поцелуем в её свежие упругие губы. Честно говоря, мною двигала вовсе не любовь, а неистовое желание проучить эту самоуверенную девчонку, взять над ней верх, чтобы впредь, зная, на что я способен, она не смела так беззаботно распоряжаться мною и моей жизнью.
Энтипи высвободилась из моих объятий и взглянула на меня с вызовом, изогнув губы в усмешке:
– И это всё? Всё, на что ты отва...
В её глазах я увидел Астел, которая издевательски хохотала надо мной. И Тэсита, тот заявил, что настоящий герой – он, а я – жалкий самозванец. Увидел рыцарей и оруженосцев, от которых вытерпел столько насмешек и унижений, мерзкого Строкера – одним словом, тех людей, которые когда-либо причинили мне зло. И я набросился на них на всех разом с дикой яростью, одержимый желанием наконец с ними расправиться.
Я рывком поднял Энтипи и легко, как пушинку, несмотря на свою хромоту, швырнул на кровать. Свечи, которые стояли на низком столике, опрокинулись и погасли – край её платья смёл их на ковёр. Но тьму, воцарившуюся в спальне, рассеивал свет полной луны, который лился внутрь сквозь высокие окна. И в этом призрачном свете я разглядел её глаза. В них по-прежнему горели насмешка и вызов. И ещё – желание.