Выбрать главу

Хотя возможно, что и она этого не избежала, а я ничего такого за ней не замечал, потому как и сам был малость не в себе. И боюсь, таким и остался.

3

Мать, если верить её словам, с самого дня зачатия знала о моём грядущем появлении на свет, а следовательно, и о том, что расходы её вскоре значительно возрастут. И хорошо себе представляла, как заработать побольше денег.

Видите ли, в предыдущей части моего повествования я опустил одну немаловажную деталь: когда тем солнечным утром она очнулась, лёжа на кухонном столе, то обнаружила на своём голом животе нечто весьма любопытное в добавление к той ценности (хотя и весьма сомнительной), что водворилась внутри него. Под лучами утреннего солнца посверкивала и переливалась горстка монет. То была плата благородных сэров рыцарей за пользование её телом. Жест великодушия, если хотите. Или издёвка. Похоже, я так никогда этого и не узнаю. Вознаграждение за одну-единственную её трудовую ночь оказалось более чем щедрым. Во всяком случае, Маделайн за всё время своей службы в трактире никогда ещё не доводилось столько зарабатывать. И пусть услуга, которую она против своей воли оказала рыцарям, была довольно специфическим видом трудовой деятельности, они за неё расплатились, не поскупившись.

Она схватила монеты дрожащими пальцами и сжала их в кулаке. И тогда только окончательно уверилась, что они ей не померещились.

Деньги за пользование своим телом.

Для неё это стало решением всех проблем. По крайней мере, сиюминутных. Но она мечтала и о будущем, о том, как, имея надёжный источник дохода, станет сытно кормить и тепло одевать своё дитя, оплатит его обучение, поможет пробиться в жизни и занять в ней более или менее сносное положение. Одним словом, сделать карьеру. Скорей всего, она тогда всё это себе представляла довольно смутно, твёрдо зная лишь одно: отныне она обрела возможность добывать деньги.

Нельзя сказать, что идея зарабатывать средства к существованию, продавая себя, никогда прежде не приходила ей в голову. Холодными ночами, замерзая в своём шалаше, она согласилась бы на что угодно, лишь бы погреться у очага и выспаться под крышей. Но в душе её ещё живы были моральные установки, и принципы, и, если хотите, предрассудки, усвоенные в детстве, в родительском доме, а потому она гнала от себя соблазн обрести кров и относительный достаток, сделавшись продажной женщиной. Однако ночь, проведённая в обществе рыцарей и их низкорослого слуги, положила конец её колебаниям, её упрямству. И главную роль в этом сыграло воспоминание о том, с какой лёгкостью ей удалось отключиться от происходившего и мысленно перенестись в волшебный мир покоя и безмятежности. Погрузившись в это сладостное полузабытьё, она испытала ни с чем не сравнимую радость. Перспектива возвращения в это сказочное царство её очень даже прельщала. А если ей за это станут ещё и деньги давать... то лучшего себе и представить было нельзя. Чудесное путешествие да вдобавок щедрое вознаграждение.

А ещё в ближайшие несколько месяцев она могла не опасаться, что забеременеет.

Вот так моя мать и стала проституткой.

Она не оставила службу у Строкера, а стала её совмещать со своим новым видом трудовой деятельности. Во-первых, в трактире у неё было где голову приклонить, а во-вторых, она не знала недостатка в клиентах из числа посетителей. Она быстро научилась с одного взгляда определять, к кому ей следовало подсесть, а кому только подмигнуть, чтобы добиться желаемого.

Строкер был донельзя доволен таким оборотом событий. Он, если помните, давно пытался склонить Маделайн к этому занятию. И вот наконец его желание осуществилось. Трактирщик, начисто лишённый моральных устоев, считал вполне приемлемым любое средство, при помощи которого можно было завлечь в его заведение лишних посетителей. А вдобавок он потребовал от матери, чтобы она с ним делилась частью заработка. Маделайн не возражала, она вполне могла себе это позволить, поскольку благодаря своему новому ремеслу стала зарабатывать гораздо больше, чем ей в прежние времена могло присниться.

А между тем моё присутствие в её чреве делалось всё явственней. К счастью для неё, я развивался довольно медленно. Да и родился, по правде говоря, на удивление мелким и невзрачным. Так что ей долго удавалось скрывать от всех свою беременность. Будь у Строкера хоть капля мозгов в добавление к его хитрости и злобе, он сразу бы вывел её на чистую воду. Ну скажите, какая из молодых женщин готова принимать мужчин в любой из тридцати дней месяца? Но Строкер, как я уже упоминал, отличался непроходимой тупостью во всём, что непосредственно не касалось его денежного мешка. Однако в конце концов даже этот безмозглый осёл обо всём проведал.

Случилось так, что ему просто, что называется, раскрыли на это глаза. Однажды, когда очередной клиент лежал поверх моей матери, я вдруг взял да и начал брыкаться у неё в животе, сочтя этот момент наиболее подходящим, чтобы заявить о своём присутствии. Представьте себе на минуту (если у вас на это хватит воображения) удивление этого типа, почувствовавшего, как внутренности трактирной проститутки вдруг выпятились наружу и боднули его в пузо. Он замер от испуга и изумления, мать тоже не шевелилась. Она-то знала, в чём дело, он же хотя и не сразу, но мало-помалу догадался. Я, дабы рассеять его последние сомнения, лягну лея ещё пару раз, и тут он скатился с Маделайн так поспешно, словно поверхность её податливого тела вдруг ощетинилась острыми иглами.

– Что, чёрт возьми, у тебя там такое?! – взвизгнул он.

– Где?

– В животе, где же ещё. Боже, да ты беременна! – выпалил он, не дождавшись её ответа. – Но я тут ни при чём! Попробуй только сказать, что это я тебя обрюхатил!

Моя мать, сроду не отличавшаяся ни особой сообразительностью, ни остроумием, тем не менее достойно ему ответила:

– Я же с тобой нынче впервые переспала, идиот! Неужто ты мнишь о себе, что способен не просто состряпать младенца, но сделать это задним числом? На шесть месяцев раньше, чем впервые завалишь в постель его мамашу? А может, по-твоему, готовые ребятишки станут выскакивать на свет Божий из чрева у любой девчонки, с какой ты порезвишься в кровати, ещё прежде, чем ты расплатишься и надвинешь шляпу на свою пустую голову?

Клиенту, представьте себе, и эта отповедь Маделайн, и вся ситуация в целом пришлись не по душе. Как и Строкеру, которого тот немедленно обо всём оповестил.

Строкер ухватил Маделайн за локоть и потащил для расправы не куда-нибудь, а в ту самую дальнюю комнату, где всё, собственно говоря, и началось.

– Говори, кто отец, грязная потаскуха! – потребовал он.

Прежде Маделайн почти всегда пугалась его окриков чуть ли не до обморока и покорялась его воле. Лишь изредка природное упрямство брало в её душе верх над страхом, и тогда Строкер, к полной своей неожиданности, получал от неё отпор. Так случилось и в тот раз – она против обыкновения не сжалась от страха и не опустила голову, а смело посмотрела в его поросячьи глазки. Всё выглядело так, словно возможное раскрытие тайны придало ей смелости. Чем сильней злился трактирщик, тем Маделайн делалась спокойней.

– Не знаю, кто именно, – бесстрастно произнесла она. – И с чего бы это вы меня обзывали грязной потаскухой? Разве вам не перепадает часть тех грязных денег, что я зарабатываю своим ремеслом? Вам-то они, поди, задаром достаются.

– Ты у меня живёшь, в моём трактире, и клиентов тут принимаешь! Куда бы ты делась, кабы не я?!

– Моим клиентам плевать на место! Они стали бы со мной спать и в шалаше, и в палатке, да и на лесной поляне не отказались бы. И если я, по-вашему, грязная потаскуха, то вы в сто раз меня грязней!

Тогда он её ударил по лицу тыльной стороной ладони. На его жирном пальце красовался массивный перстень с золотым дракончиком на счастье, и гребень этого дракона здорово её царапнул по нижней губе. Но Маделайн не шелохнулась. Даже не сделала попытки стереть кровь с подбородка. Просто стояла и смотрела на него немигающим взглядом. В котором не было ни гнева, ни даже раздражения. Вообще ничего.