На завтраке Северус имел весьма устрашающий вид — налитые кровью красные глаза с наросшими под ними тяжелыми мешками, подведенные черными тенями недосыпа. Ну и взгляд соответствующий — злой и обиженный, направленный на счастливых и выспавшихся людей.
— М-м-ммм, — закусил губу Коломбо, сочувственно разглядывая гостя. Удрученно покачал головой и сказал, как приласкал: — Бедный мальчик…
Как же Северусу стало легко и хорошо от такого теплого отеческого сочувствия! Таков был Коломбо с его необъяснимой харизмой простого честного человека, силой воли могущий как приласкать, так и убить… Бывали в его жизни ситуации, когда пойманные преступники так впечатлялись методами Коломбо, что аж сами в тюрьму просились, потому что на родине их ждала бы смертная казнь.
За субботний день Гарри переделал кучу дел: навестил всех друзей со всей Западной Доран-стрит, после чего ребята, собравшись огромной толпой, утянулись на стадион, где устроили футбольный матч с запасными игроками, надеюсь, вам не надо объяснять, что запасные сменяли не пострадавших, а просто чтобы всем досталась своя порция футбола? Обегал всех соседей, знавших его с младенчества, ну и попутно ухитрился начать приучение Серебрянки к упряжке. Фестрал, конечно, хорош, но Гарри очень захотелось, чтобы его с профессором Снейпом возил именно Серебрянка. К счастью, конь и индеец не стали артачиться, а отнеслись к новой задаче с пониманием и юмором. Денвер доставил из Долины к дому Коломбо фаэтон, а конь послушно принялся учиться: стоял на месте, пока к нему подгоняли звенящую и щекотную упряжь, потом, кося глазом назад, так же послушно впячивался в оглобли и кротко ждал, когда его пристегнут к повозке…
Ребята, крутившиеся вокруг, взволнованно переговаривались, обсуждая что-то свое. В какой-то момент Северус прислушался к их разговорам и узнал много интересного.
— Он же мустанг, вольный дух прерий, — напряженно проговорил какой-то светленький мальчик. — Разве вульгарная упряжь не осквернит его благородную шкуру?
— Оставь эту романтизацию романтикам Дикого Запада, Стивен, — презрительно процедил другой мальчик, одного с Гарри возраста. — Шкуру мустанга ничто не испортит. Тем более — шкуру Серебрянки, ты посмотри на его морду — уздечку видишь? Нет. Ну и не возникай тогда. Лошадь благородна всегда, и на воле, и в упряжи, и под седлом, и ничто на свете её не осквернит. Об этом говорит только отношение к ней… вот, к примеру, такая картинка: стоят рядом два коня, один — худой рысак, замотанный в мили ремней и веревок, во рту три вида железа — простое грызло, двойной трензель и специальный мундштук, пристегнутый к мартингалу, помимо всего прочего, на той же голове у лошади медиакана, противосвечное кольцо, «душилка», чек и шоры, прости господи… — мальчик перекрестился, это было бы комично, если б разговор не был столь серьезен. — В общем, коня было еле видно из-за ремней, на нем ещё смирительный хомут был.
— А второй?.. — жадно выдохнули ребята, плотным кольцом окружив маленького лектора.
— А второй конь стоял совершенно голый, — продолжил лекцию мальчуган. — Ни седла на нем не было, ни уздечки, ничего… сам упитанный, гладкий, ухоженный, глаз веселый, широко открытый. Тогда как у первого глаз пустой, грустный и обращенный куда-то внутрь себя. Шкура его украшена шрамами, на крупе и плечах свежие следы недавних побоев. Хозяин рысака — спортсмен, дюжий и сильный, он воспитывает своего коня, учит верно держать аллюр, не сбиваться с рыси на галоп, в который тот периодически срывается. Он рвет ему рот железом, ломает шею, бьет за каждый прыжок или скачок.
Хозяин второго коня — инвалид в коляске, но его изумительный скакун потрясающе послушен, бесконечно предан и верен, он предельно внимателен к своему малоподвижному другу: находясь на полной свободе, он делает невероятные вещи — ходит на месте, встает в долгую неподвижную свечку, кружит на одной ноге вокруг себя, ложится и садится, как собака… Честное слово, ребята, я не знаю, как называются все те чудеса, которые он делает.
Дети растерянно задумались, потом один из них, совсем маленький, лет восьми, понимающе воскликнул:
— А я понял! Обе лошади благородны, это отношение к ним разное! Человек, который в коляске, благороден сам, а второй — полный дурак! Я прав, Тоби?!
— Прав, ты всё понял правильно, Майк, — улыбнулся малышу Тоби Зараян.
Северус с легкой улыбкой посмотрел в конец широкой улочки, понимая теперь очень многое и с искренним интересом наблюдая за тем, как полностью «раздетый» Серебрянка со свободной головой и шеей учится не бояться странной повозки, к которой его зачем-то пристегивают. Как он, юморно косясь на колеса, влегает в подперсный хомут, как по просьбе Гарри меняет аллюры и поворачивает туда или сюда. И всё это без помощи железа — во рту у него ничего нет — подчиняясь лишь звонкому мальчишечьему голосу и жестам.
Ну вот и ладно, пусть возятся, оба делом заняты. Сам Северус занимался отдыхом, раз уж он совпал с выходными, да ещё и за границей, в теплой и жаркой стране. Грех не воспользоваться неожиданными каникулами. Вот он и оттягивался, возлежал в шезлонге в маленьком садике у дома, потягивал коктейли через соломинку и наслаждался солнечными ваннами, потому что днем физиология воспринимала жару совсем не так, как ночью, ещё одна любопытная загадка человеческого тела, да…
Всё было хорошо. Прохладные освежающие напитки, тент над головой, интересная книга под рукой, приятная музыка в стиле кантри из магнитофона, верная собака рядом… Кстати, о собаке… С самого утра Северуса донимал толстый ушастый бассет: как только он лег в шезлонг, так и прилип к нему этот пёс, влюбленно глядящий на него. А как ещё понять его поведение? Сидит часами и пялится на гостя, не мигая, сидит, смотрит, смотрит, смотрит… без конца смотрит, а Северус его даже прогнать не может — невежливо потому что.
Любовь бассета объяснилась вечером, когда солнце склонилось к западному горизонту и тени от домов накрыли садик и шезлонг с гостем. Сняв с носа солнечные очки и приподняв голову, Северус замер — возле него стояла девочка, полненькая и кудрявая, она очень внимательно смотрела на него.
— Что?.. — осторожно спросил Северус. Девочка вздохнула и огорченно сообщила:
— Вы заняли место нашего Пса, сэр. Вам никто не сказал, что это его лежанка?
Северус почувствовал, как по его пояснице что-то ползет, свербит и колется. В душу закрались нехорошие подозрения — неужели блохи?.. А он-то думал, что это сено колется… кстати, а почему матрас соломенный? Ой… Вскочив, как ошпаренный, Северус бросился в дом. Бассет проводил его благодарным взглядом, после чего неспешно забрался на свою низенькую длинную кушеточку, которую гость почему-то принял за шезлонг, вытянулся вольготно на боку и испустил глубокий удовлетворенный вздох — наконец-то ему отдали постельку.
Новая ночь с субботы на воскресенье выдалась не лучше: такая же душная жара и болотный воздух, такой же грустный протест на ночную аномалию тела, просящего нормальной логичной ночной прохлады… Снова пытался заснуть в мокрой постели несчастный Северус, снова он содрал с себя пропитанную потом пижаму и безуспешно проворочался до утра. Что ж, предыдущая бессонная ночь сказалась на нем, к утру его организм сдался на милость физиологии и милостиво отрубился — Северус провалился в мертвецки-крепкий сон.
На завтраке Энди жалостливо сказал своим:
— Не будите Севера, пусть хоть в воскресенье выспится, всю ночь проворочался, бедняга. А в церковь и без него сходим.
Таким образом, Северус действительно выспался и проснулся полностью отдохнувшим. Проснувшись, он, слегка удивленный тишиной, понежился в кровати, разглядывая потолок и размышляя — а что случилось-то? На этот вопрос ему ответила записка, примагниченная к холодильнику на кухне.
«Дорогой Северус.
Мы ушли на утреннюю службу в церковь и вас не стали будить. Чувствуйте себя, как дома, завтрак в духовке, покормите Миру, пожалуйста, она осталась дома, так как словила ленивчика. Мы вернемся к часу дня.