– Возьмете ли вы на себя – а я хотел бы, чтобы взяли,- сказать, что случившееся между немцами и евреями в этом столетии, это все-таки результат того, что можно назвать, не формулируя специально, столкновением немецкого духа и иудаизма? Повторяю: описывая максимально общо. Что дело не именно в том, что пришел
Гитлер, а пришел бы не Гитлер, было бы по-другому, а в том, что это нарастало независимо от конкретных исполнителей и последовательности действий.
– Все хорошо, что вы говорите,- теперь я вам скажу. Был в
Германии такой знаменитый профессор философии, о котором теперь никто не говорит,- Пастернак ездил на его лекции…
– Коген.
– …Cohen. Только в России он был известен и в Германии, теперь никто не знает, кто это был, мало людей. В Марбурге. Он написал книгу, в которой он говорит, что немецкий дух и еврейский дух имеют что-то общее. Тут есть какая-то комбинация: лютеранский дух, то есть Десять Заповедей, очень похожи… имеют какое-то отношение к моральной философии Канта. И так далее, и так далее.
Что между евреями и немцами духовно есть глубокая связь. Тоже чепуха! Тоже чепуха – но он в это верил. Он был немец и он был еврей. Он был настоящий еврей, он поехал в Россию, его там несли, как икону, русские евреи. Из города в город. К нему подошел Семен Франк, на его лекции, и спросил вопрос какой-то потом. Тот сказал: “Как ваше имя?” – “Мое имя Франк”.- “Ну,
Франк бывает еврейское имя”. Он говорит: “Я крещеный”. Тот повернулся и вышел из комнаты, больше ни слова.
– Как известно, когда убивают…
– Это был Cohen.
(Он продолжил таким тоном, как будто был немного огорчен, что приходится так говорить:) Если вы спрашиваете про немецкий дух, мой ответ: нет. И так же про еврейский дух, он так же этому противится. И что такое еврейский дух, я не знаю.
– Я не сказал “еврейский дух”, я сказал “иудаизм” – “немецкий дух и иудаизм”.
– Иудаизм – я не знаю: иудаизм – это иудаизм, это все, что относится к евреям, так сказать. Образ жизни; отношение к миру; религия, конечно,- от этого все идет. Привычки, культура, язык – все это так. Я не думаю, чтобы это было какое-то общее четкое понятие. Столкновение с немцами было, понятно, большее, чем с французами. Но дрейфусовское дело было так же в свое время страшно.
– Но когда убивают шесть миллионов человек…
– Да-да.
– …вообще – шесть миллионов…
– Да-да.
– …не важно, евреев или неевреев…
– Да-да.
– …и к тому же это оказывается половина численности целого народа…
– Да-да.
– …то очень трудно – и не хочется – объяснять это просто обстоятельствами.
– Нет, нет, нет, я не говорю этого. Это идеология. Есть такая вещь – идеология. Послушайте. Гитлер верил в то, что самая важная вещь – и вся гитлеровская среда, их мысли, те книги, которые Гитлер читал, говорили, что главное… что все зависит от расы. Что нордическая раса, северная раса – самая, так сказать, самый творческий народ в мире. Есть более низкие расы, как кельтская, или, я не знаю, там, римляне. Более низкие люди.
Тоже люди, тоже, но они не тевтоны. А всё замечательное, всё настоящее, всё великое производится этой очень даровитой и морально очень высокой расой. В это верил определенный круг, верили разные немецкие профессора в девятнадцатом столетии.
Трайчке. Ну эти люди, вероятно, были антисемитами, но обыкновенными антисемитами – как все. Потом Гитлер встал и сделался фанатиком этого дела и решил, что или он победит, то есть или он и его движение, и тевтоны с ним, победят, или
Германия идет к концу. Ну, он решил, что такие есть подчеловеки, untermenschen, и они ненавидят menschen, ненавидят людей. Вся их религия направлена против них, они, в общем, дьявольское наваждение. Они служат дьяволу, Сатане, как это говорили в средние века. И эти люди – они как муравьи, понимаете ли, могут под…- как сказать undermine?
– Подточить, подъесть, разложить…
– …разложить, да-да – разложить все. И эти люди не могут этого не делать. Их характер таков, что они должны противиться великой тевтонской расе. Если верить этому, все можно объяснить. В таком случае нужно их истребить. Истребление проистекает из самой теории. Обыкновенный антисемитизм никогда не был настроен… не хотел убивать евреев”.
Диалог из последовательных вопросов и ответов, преследующих логику объяснения, даже если и передает напряженность, с какой
Берлин говорил на эту тему, заведомо закрыт для страстности, негодования, боли, презрения, которые возбуждало в нем всякое проявление юдофобии. Я прочел письмо Зинаиды Гиппиус Брюсову, где она называет молодого Мандельштама “неврастенический жиденок”. За очередным ланчем в Колледже, сидя рядом с Берлином, когда о ней зашел разговор, я упомянул об этом. “А мне все равно”,- откликнулся он с вызовом, подчеркнутым необычной для него ледяной интонацией. Помолчал и, чтобы не оставлять меня в недоумении, объяснил: “Мандельштам, не Мандельштам – мне все равно. Для меня ее нет. Ни ее, ни мужа. Для вас есть? Где? Что они? – чтобы быть”.
Он вел речь уже не о злобе еще одной антисемитки, а о том, что
“гений и злодейство – две вещи несовместные”. Зло это зло, и он его не обсуждал – “с одной стороны, с другой стороны”. Не обсуждал Гиппиус – не обсуждал Лени Рифеншталь, о которой у нас зашел разговор после очередной передаче о ней по Би-би-си.
Спорили кинознатоки – можно ли, нельзя ли отделять ее эстетическую позицию от политической? Она была наивна, как всякий великий художник; ее влекла к себе сила, ее влекла к себе мощь власти; вот она смотрит на Гитлера с блаженной улыбкой, вся подавшись к нему, как ребенок – хотя сама такая крупная, сильная, высокая… “Для меня ее нет. Для вас она есть? Кто она
– чтобы быть?”
Я спросил, считает ли он, что русский антисемитизм стоит на других позициях, нежели западный. Он сказал: “Старый. Царского времени. Нет, нет, нет – конечно, на других. Они не верили, что
– может быть, некоторые верили в это, но, в общем, они считали, что евреи просто такие нехристиане, они убили Бога. Их проклял
Бог, и поэтому они… Проклял Бог – и они делают всякие антихристианские вещи”.
– Но сейчас подавляющее большинство людей с “еврейской темой” думает именно так. Теория “малого народа”, который подтачивает…
– Да-да, подтачивает…
– …изнутри “большой народ”, как сифилитическая палочка.
– Да-да. Это идет от средних веков. Послушайте, если вы меня спрашиваете о главной причине, то есть начале антисемитизма, оно находится в Евангелии. Оттуда все идет. Нельзя не быть антисемитом, если вы верите в Евангелие, это невозможно. Вы должны сделать что-то специальное психологическое над собой, чтобы не быть. Вы – ребенок, скажем, в Англии, ваши родители никогда не говорят о евреях, вы никогда не слышали о евреях, вы не знаете, что такое евреи. Слово вам, в общем, не так уж известно. Вы идете в воскресную школу, там вы читаете Евангелие.
Там стоит, что некие “евреи” убили Бога. Вы не знаете, что это означает, но какая-то тень накладывается на это слово. Какая-то искорка появляется внутри этого слова. Она не должна расти, но есть разные ветры – социальные, экономические, политические, религиозные, которые раздувают ее в пожар. Без этой искорки не было бы пожара. Мусульмане не антисемиты в этом смысле, никто.
Ну, конечно, они – низшая раса, евреи, они низшее общество, потому что они не мусульмане. Как и христиане. Но мусульмане не верят, что евреи существуют для того, чтобы подрывать, чтоб быть врагами, чтобы, понимаете ли, отравлять эти ручьи – как думали в средних веках.
Или жечь какие-то христианские святые вещи, красть из церкви то, что нужно было – как это называется? – host.