Тут на помощь Дэне и Шмону бросились до десятка человек, купившихся на вопль Шмона «Наших бьют», однако Серафиму было достаточно вырубить одного из них, чтобы пацаны пошли на мировую и выразили убийце, столь веско заявившему о себе, необходимые знаки уважения.
Настоящим украшением стебалова стала песня бородатого шансонье «Дави понты, лохан пробитый!», исполненная в самый разгар заварухи. В целом же драка не обманула ожиданий. Гостям «Каннибала» было продемонстрировано редкое мастерство и удивительная жестокость мордобоя. Некоторые даже вставали со своих мест и стоя аплодировали Серафиму. Словно голубки на свежую булку, со всех залов кабака слетелись официантки, чтобы своими глазами поглядеть, как метелят их местную крутизну — Дэню и Шмона. В общем, махач удался на славу.
Поблагодарив публику за внимание, Серафим вернулся к стойке, за которой вновь появился бармен, и получил в качестве специального приза халявную пайку чистейшей водки (по распоряжению хозяйки, любой посетитель ресторана, загасивший Дэню и Шмона, награждался бесплатной выпивкой).
Жизнь «Каннибала» вернулась на круги своя. Полуживых вышибал вынесли за кулисы: ободренные захватывающим зрелищем, которое им довелось наблюдать, официантки радостно возобновили круговращения по залам; гости деловито уставились в тарелки с мясом; борода что-то запел в честь победителя.
Поманив пальцем бармена, Серафим положил на стойку фоторобот: на фоне белой стены характерный черный профиль.
— Не понимаю, что это, — прикинулся валенком бармен, бросив быстрый испуганный взгляд на карточку.
— Мне нужна эта женщина, — сказал Серафим.
— Это женщина?! — продолжал валять дурака бармен.
— А ты что подумал? Ворона? — Серафим просунул под фоторобот преступницы десять баксов.
Бармен загадочно ухмыльнулся:
— Дайте-ка, еще раз погляжу… — и кинул второй испуганный взгляд на характерный профиль.
— Её зовут Эммануэль. Она мне нужна. — Серафим добавил к червонцу червонец.
— Всем нужна Эммануэль, — двусмысленно заметил бармен, отводя вороватый взгляд к винным бутылкам.
Под карточкой появилось ещё десять баксов. Взяв в руки бутыль, виночерпий посмотрел на свет, сколько вина осталось на дне, и вздохнул:
— Очень мало.
Серафим добавил.
— Мало… — повторил бармен, не оборачиваясь.
Убрав со стойки сорок баксов, Серафим кинул полтинник одной купюрой и подвел итог:
— Достаточно.
— Пожалуй, — согласился бармен, повернув лицо к клиенту. — Но при одном условии.
— О'кей.
— Я вам говорю, где скрывается Эммануэль…
— А я ей не говорю, кто её заложил, — кивнул Серафим.
— А вы смышленей, чем я сначала подумал, — похвалил бармен, спрятав деньги в карман.
— Сначала почему-то все принимают меня за чукчу. — Серафим с сожалением посмотрел на кровавый подтек, оставшийся на полу от Шмона. — Потом, увы, бывает слишком поздно.
— Поздно бывает что?
— Посмотреть правде в глаза.
— Да… — Бармен покачал головой. — Жизнь так скоротечна. Никогда не знаешь, где найдёшь, а где огребёшь.
— Да… — Серафим неожиданно взял бармена за шкирку. — Где Эммануэль, фуфло?! Долго ещё мне будешь баки заливать?!
— О'кей, — опомнился тот. — Как выйдете из первого зала, проходите с левой стороны второй, спуститесь в третий, подниметесь в четвертый, по правой стенке дойдёте до пятого — там увидите чёрную дверь. Если Эммануэль здесь, то она за этой дверью…
Она сидела за огромным черным столом перед литровым стаканом молочного коктейля, к которому постоянно тянулись ее большие жадные губы, покрытые густым слоем черной помады, раскладывала перед собой мудреный пасьянс и отдавала компетентные распоряжения заведующему производством. Николай Стервятник беспрекословно внимал указаниям хозяйки и что-то быстро помечал в толстой книге расходов.
— В коктейль «Старый мудак», — ворчала Эммануэль, — постоянно не доливают «Старого Таллина», а перцу и горчицы кидают столько, что хоть зенки руками придерживай.
— Только ради повышения потенции старых мудаков, — заметил Стервятник.
— Довольно им повышать потенцию, Стерва, один чёрт не встает. А молодые жалуются.