— Матушка, если ты не заткнешься, меня вырвет, — предупредил Серафим.
— Это ты, дорогой друг? — Эммануэль с большим трудом оторвала обкуренные полтинники от страницы и громко икнула: — Ик!
— Я, матушка, — кивнул Серафим.
— Ик! — повторила она, опустошенно глядя в непонятном направлении. — Ик-ик! Чёрт, зачем я его съела? Ик-ик-ик! Мать мою, теперь икай — не остановишься.
— Что съела?
— Пельменину, блин! Ик-ик!
— Ты ж вегетарианка, мать.
— Ну вот… Ик! Хана мне. Бес попутал. Чё ела? Сама не пойму. Ик-ик-ик!
Подобный упадок духа Серафим наблюдал впервые. Он осмотрелся и сразу понял, о каких пельменях идет речь: на двухметровом блюде лежал обезображенный Антуан.
— О боже… — прошептал Серафим. — Лысый в своем репертуаре.
— Засада, — икнула Эммануэль.
— Где он сейчас?
— Отвалил. Ик, мать его, ик-ик!
Рядом с хозяйкой дворца стояла переполненная пепельница. По меньшей мере полтора десятка находившихся в ней бычков говорили сами за себя.
— Ты икаешь не из-за пельменей, — понял убийца. — Тебя губит парево.
— Меня губит моя чёрная натура.
— Тебе хорошо бы восстановить силы, Эммануэль.
— Спасибо, я только что плотно перекусила. — Не обращая внимание на Серафима, она тупо вернулась к порочному маркизу: — «…Он задрал ей платье и нижние юбки выше живота, уверенным движением…»
Уверенным движением убийца попытался отнять у нее книгу и косяк. Книгой овладеть удалось, а пионерку Эммануэль, несмотря на упадок духа, не отдала.
— Идем, я доведу твою милость до опочивальни, — предложил Серафим. Здесь тебе лучше не оставаться. Сон укрепит твои силы.
— Мои силы уже не укрепит сам дьявол.
Да, у Эммануэль аж глаза почернели, нехило её застращал Василий Бляха.
— Проспишься — хандру как рукой снимет, — возразил Серафим. — Давай, поканали, мать, в люльку.
— Погоди-к… — Она смерила убийцу почерневшим взглядом. — А ты кто, ваще?
— Я?!
— Ты, ты, блин. Че те надо?
— Сама ж позвала. Я — Серафим.
— А, Серафим! Серафимушка, — признала Эммануэль, сделав умное лицо. — Как делишки, сынок?
— Тьфу-тьфу-тьфу.
— Слыхал, что тебя шмонает Лысый?
— Слыхал, слыхал.
— Совсем порядочность потерял Бляха.
— Я уже понял.
— Жениться ему пора, ведь скотеет, гнида, на глазах. Смотри, чё наделал! — Она показала на Антуана. — Куда ж это годится? Как думаешь: помер али нет?
— Пацан? — Серафим тоже уставился на огромное блюдо.
— Ну.
Без всякой надежды нащупав пульс на руке пострадавшего любовника, Серафим с удивлением ответил:
— Нет, живой.
— Ништяк! — Эммануэль чуть оживилась. — Хоть одна хорошая новость.
— Да… — протянул Серафим, вернув руку Антуана на блюдо. — Говорил тебе, не шейся с блатарями, мальчик.
— Чё ты там бакланишь? — встревожилась Эммануэль.
— Тебе полегче? — не ответив, спросил Серафим.
— Да мне как-то по фиг.
— Что я могу для тебя сделать?
— Все, что ты мог для меня сделать, ты сделал. — К Эммануэль стал неожиданно возвращаться человеческий облик. — Теперь позволь мне для тебя кой-чё сделать.
— Как это понимать?
— Как хочешь, так и понимай.
— Кажется, мать, ты созрела для того, чтобы заказать Лысого, — понял убийца.
Эммануэль воздержалась от конкретного ответа.
— Или будешь ждать, когда тебе приготовят второе ухо? — пригрозил убийца.
— Ик-ик-ик-ик! — прорвало хозяйку. — Мать твою, ик-ик! Лучше не напоминай мне о пельменях, чтоб тебе!
— О'кей. Но я хочу, чтобы ты усвоила: Лысый одним подарком не ограничивается, я этого подонка не первый день знаю. Сначала он угощает пельменями, потом заставляет курить ногти. А ногти — это тебе не парево, особо не забалдеешь. Так что остановись на одном ухе, мать, и…
— Ик-ик-ик! Созрела, созрела, чёрт с тобой! — сдалась Эммануэль. — Только завянь, голубчик, я же просила: ни слова про пельмени. Ик-ик!
Серафим почувствовал, что совсем близок к цели и вот-вот получит Лысого в качестве клиента. У Эммануэль появились все причины заказать неприступного и зарвавшегося авторитета.
— Я всегда говорил: нет худа без добра, — удовлетворенно заметил Серафим. — Итак, переходим в наступление.
— Чёрт бы вас побрал, — удрученно проворчала мисс Каннибал. — Как ваще в этой говеной стране работать? Я ж приехала сюда ради наживы, а не ради каких-то гнилых разборок. Во что меня впутали? — Ее причитания носили риторический характер и к сути дела отношения не имели. — Ик! Ик! Мое дело — кухня, меню, мясорубки. Куда я влипла?