— Я? — приятно удивилась Маша.
— Ты, ты. Мою оглоблю, помню, так свело, что только под утро удалось загасить. А Лысый прикалывается: секите, чё у Серафима в штанах, ге-ге-ге, чё там у него торчит?! Сразу понял, гнида, на кого у меня стоит, даже не спрашивал. «Обломись, — говорит, — Серафим, не по росточку тебе тёлочка». Другими словами: пока папа трахается, собака должна сосать дырку от бублика — вот что он хотел сказать. Такая меня обида, блин, взяла! Но Лысый есть Лысый, ему законов не писали: он за этот конкурс платил, он и увез тебя с собой.
— Меня?
— Тебя, — вздохнул Серафим.
— Когда?
— Первого мая прошлого года.
— Классно, — улыбнулась Маша.
— Кому как. Вот пусть теперь дрочит сам себя. Его время кончилось. Пришло мое время!
Серафим стукнул радиотелефоном по тумбочке и попытался вновь связаться с Лысым. На сей раз удачно. Ответил Лысый:
— Бляха у аппарата.
— Говно ты подарочное, а не Бляха, — засмеялся Серафим.
— Сам говно! — заорал Лысый.
— Ну привет.
— Ты где?
— На седьмом небе. Спасибо, что интересуешься. Давно мне не было так кайфово. И все благодаря тебе. Хотя, признаться, кроме вони, я ни фига от тебя не ждал.
— Угандошу фраера!
— У тебя хреновое настроение? Может, я в другой раз перезвоню?.. А, Лысый? Что завял?
— Она с тобой? — неожиданно тихо и трагично произнес Лысый.
— Давай без патетики, а то я зареву. Да, она у меня.
— Что ты с ней делаешь?
— То же самое, что ты. Ничего особенного. Чих-пых, чих-пых.
— Ты ведь не любишь ее, сука.
— Я бы не сказал. По-моему, все довольны. — Серафим повернулся к Маше: — Маша, тебе хорошо?
— Да, Серафим.
— Скажи это в трубочку.
— Да, Серафим, — повторила она в телефон.
— Маша!!! — взревел Лысый.
— Хорошего понемножку. — Труба вернулась к Серафиму.
— Ебарь недоделанный!!! — метался бедняга на другом конце провода.
— Нет, Лысый, ты что-то не понял: я-то как раз доделал, сам слышал, как всем хорошо. Не психуй. Ты даже не поздоровался — сразу в бутылку.
— Что? Здороваться? С тобой? Может, тебе ещё и пососать?
— Ну зачем же такие крайности? То разменять, то пососать…
— Не заказывал я тебя менять, веник недоделаный! Кто тебе лапшу на уши повесил?
— А кто подослал отморозков на мою хату?
— Не я, вот те крест!
— Засунь свой крест… подальше.
— Хувалов, — вдруг сознался Лысый. — Это он.
— Да ну?
— Хувалов, — повторил Лысый. — Я тут ни при чём.
— Как это ни при чем?!
— Вот так.
— Ты что, не мог его тормознуть?
— Как я мог тормознуть Хувалова, если ты загасил четырёх его людей? Теперь он не остановится, пока не увидит тебя в гробу.
— В гробу-то меня много кто хотел бы видеть. Но я чего-то не могу расчухать… Я загасил четырёх людей Хувалова?
— А то нет.
— Погоди-ка, погоди… Ты мне выкатил за их дунделя четверть лимона?
— Ну, — согласился Лысый.
— Насколько я еще врубаюсь в бизнес, Хувалову надо бы тебя страшать. Что он на меня-то катит? Платил-то ты.
— Платил-то я, — неохотно подтвердил Лысый. — Но видишь ли, ты просек не весь бизнес.
— Да что ты?
— У меня с Хуваловым тоже бизнес.
— Я знаю. Ну и что?
— Видишь ли, если Хувалов пронюхает, кто оплатил заказ на четырех его людей…
— Ах вот так?! Ха-ха-ха-ха! «Если Хувалов»? Ха-ха! Очень трогательно, Лысый, ты, правда, дерьмо подарочное…
— Какое есть.
— Ну и что будет, если он пронюхает?
— У меня могут накрыться два завода. Ты влез в очень крутой бизнес, Серафим, — с пафосом изрёк Лысый. — У тебя очень крутые проблемы.
— Да мне до балды твои заводы! Пока я вижу одну очень крутую проблему, Лысый: твою личную, больше ничего.
— Твои проблемы.
— Нет, это твои проблемы.
— Нет, твои.
— Ты на мне стрелки свел, а я что? Мои проблемы? Я буду, по-твоему, кучерявиться и обтекать? Отсоси! Знаешь, что ты сейчас сделаешь? Звони Хувалову, падла, и колись, кто выкатил бабки за смерть четырех его человек!
— Не позвоню, — упрямо ответил Лысый. — Это бизнес… Нет, я не могу. Не хочу.
— Слышь, фуфел, Машу хочешь?
— Хочу.
— Тогда колись.
Лысый задумался:
— Нет, Серафим, не доставай, я не позвоню.
— Ну ладно, — отступил убийца. — Тогда такая тема: выкатывай четыре «мерса» и забирай её на хер, — неожиданно для самого себя предложил Серафим (после бурного соития его чувства к мисс края несколько притупились, так что он вдруг понял, что не хочет Машу, несмотря на все ее достоинства и недостатки).
— Кого? — удивился Лысый. — Машу Типовашееву?
— Ага, типа того, — подтвердил киллер.
— Четыре «мерседеса»? «Шестисотых»?
— Нет, знаешь, довоенных, — улыбнулся Серафим. — Конечно, «шестисотых».
— Новых?
— Нулевых.
— Обломись, сука! — вспыхнул Лысый. — Четыре новых тачки за одну ворованную телку?!! За кого ты меня держишь?!
— Чего ты расперделся?
— Да пошел ты!
— Во-первых, не тёлка, а Маша Типовашеева, во-вторых, самая конкретная coca края, — тебе этого мало? А в-третьих, где ты ещё найдёшь такую кайфовую бабу? На кого у тебя после неё вскочит?
— На кого захочу, на того и вскочит, — с достоинством ответил Лысый. — Я каждый год конкурс тёлок устраиваю. Ты на кого наехал, самчура?!
— До конкурса ещё надо дожить. А если я тебя раньше замочу?
— Ты?!
— Я.
— Головка от смычка! Только попробуй!
— Что ты все время обзываешься, Лысый? Заколебал уже.
— А ничего! Не хер было на мою бабу забираться!
— Я с тобой интеллигентно, красиво, а тебя словно понос пробрал. Завянуть можно…
— Ты мне не указ, — перебил Лысый. — Как хочу, так и обзываюсь. Ясно?!
— Ясно, ясно.
— Знаешь, сколько у меня денег, интеллигент недроченный?
— Да мне по фиг. Я не сую нос в чужие кошельки.
— А ты суй, суй, говно ты такое!!! — взорвался Лысый; похоже, его задели за живое. — Он не сует! Нос воротит! Гордый, да?! Все суют — не впадлу, а он, значит, не сует! Ворованным бабам палку суешь?!
— Сую, — согласился Серафим.
— Вот и в кошелек шнобель засунь, засранец, быстро узнаешь, что такое бабки и каково их иметь.
— Убедил, Лысый, убедил, падла, — сдался Серафим. — Что доказать-то хотел?
— А то, что у меня денег столько, стукач поганый, сколько надо.
— О'кей.
— И ни один ебарь мне не указ. Ясно?!
— Я же сказал: ясно. Ясно, Лысый. Не пыли.
— Вот так, — успокоился Лысый. — Поэтому буду пылить и материться столько, сколько надо.
— Согласен. А как насчет трех «мерседесов»?
— За Машку?
— Да.
— Хрен тебе узлом, — ответил Лысый, — а не три «мерседеса».
— Как хочешь…
— Два «мерседеса», — вдруг заявил Лысый. — И ни покрышкой больше.
— Два «мерзавца» за Машу Типовашееву? Да у тебя крыша поехала. — Серафим взглянул на любовницу.
Маша лежала в приятной постэротической истоме, мутно смотрела в потолок и еле заметно шевелила конечностями. Право, более обворожительную телку трудно было вообразить. Три «мерседеса», не меньше.
— Два «мерзавца» и два запасных колеса, — повелся Лысый.
— Два «мерзавца», двигатель, шасси и корпус третьего «мерседеса», — уступил Серафим.
— Два «мерзавца», двигатель, шасси и три покрышки нулёвые… — Лысый умолк. — Слышь, засеря, — опомнился он, — а чего это ты вообще надумал сбагрить Машу Типовашееву?
Серафима заклинило. Он понял, что Лысый что-то просёк. Он знал: стоит авторитету унюхать, что Маша больше ему не катит, как он моментально заподозрит кидалово и не выкатит за мисс края дырявой покрышки — сделка накроется. Но… Пока оба приценивались, Серафим внезапно ощутил приближение нового коитуса, у него словно открылось второе дыхание. С утроенным аппетитом он залез на Машу Типовашееву. Рыночная стоимость мисс края резко подскочила, впрочем, как и твердый, будто рычаг переключения скоростей, шершавый шомпол Серафима.
— Лысый… Лысый… — томно шептал растаявший в женских объятиях убийца.
Телефон выпал из его руки и загремел на пол.
— А? — настрожился Лысый.
Но Серафим его больше не слышал. Зато Лысый на несколько напряженных минут весь обратился в слух.