— Антуан, ты большой оригинал, — похвалил убийца.
— И всё-таки… — Пацан перестал гоготать и с грустью посмотрел на голые белые стены дворца. — Сдается мне, Эммануэль будет разочарована.
— Будет она разочарована или не будет, мне до балды, — сказал Серафим, оглядев результаты титанического труда. — Чего добивалась, то и получила. Мир так устроен, малыш: каждый получает по заслугам.
— Каждой харе по паре? — вновь захохотал Антуан.
Серафим устало вздохнул:
— Типа того… Ну вот, осталось лишь дождаться твою бабу и обсудить детали.
— Вандалы! Изверги! Аллигаторы!!! — воскликнула потрясенная Эммануэль, едва переступила порог родного жилища.
— Устав от мирских дел, она чаяла лишь упасть на ложе парадной опочивальни и забыться в объятиях Антуана. Не тут-то было! Во дворце ее ждали голые белые стены с аляповатыми картинами современных американцев, жалкая офисная мебель, натяжные потолки и… дюжина растерянных лакеев. Вовремя подоспев к началу работы, персонал дворца достойно встретил хозяйку, однако, подобно ей, ни черта не мог понять, что же, собственно, стряслось.
Эммануэль полетела из зала в зал с проворностью пчелки, оказавшейся в чужом улье, и заорала:
— Дикари! Митюхи! Кто до этого только додумался?! Где мой голубой плафон?! Где зеркала?! Где Антуан?! — Иногда она натыкалась на того или иного лакея, припирала его к голой стене и бомбила серией безответных восклицаний: — А ты чего мне тут колбасишься, Гаврик?!! Отвечай, кто это сделал?! Фаршем все у меня будете! Яйца сварю!! Хрен в маринаде!!! Я спрашиваю: кто срисовал мои розовые пилястры?! Золотые подсвечники?! Где мой оральный портрет?!! Кто поимел моих кобелей?!! А?!!!
Кобелями Эммануэль ласково именовала сто сорок четыре члена семьи, мраморные бюсты которых исчезли из Второй гостиной. Оставив в покое одного лакея, она с глазами, полными неудовлетворенного гнева, бежала дальше и натыкалась на другого слугу:
— Плебеи!!! В этой стране невозможно работать! Ничего святого!!! Вандалы!!! Думаете, я для того приехала в этот занюханный городишко, что бы надо мной потешались, как над чучелом африканским?!! Ошибаетесь, канальи!!! Вот вам!!! — Эммануэль покрутила перед носом перепуганного лакея черным средним пальцем. — Я приехала деньги зарабатывать, понимаете?! Ты фильтруешь, чё те базарят или нет?!
— Да, Эммануэль, — ответил бедный лакей.
— Ну а чё ты мне тут?!
— Чё я вам тут? — не понял тот.
— Да вот, ты мне чё тут?!! — не унималась барыня.
— Я вам тут ниче, — покрутил головой молодой человек.
— А я те чё?!
— Ниче.
— Тогда чё?… — Эммануэль на секунду потеряла нить разговора. — Чё за фигня? Я тут чё?
— Вы тут деньги зарабатываете, — напомнил парень.
— А ты чё?
— И я.
— О! — озарило хозяйку. — Мы деньги зарабатываем или в водевиле танцуем?!! — по-новой заорала она.
— Деньги, — безупречно ответил лакей.
— Ну и не бзди тут мне!
Лишь сейчас Эммануэль заметила в своей руке неприкуренный косяк марихуаны: выходя из «линкольна», она собиралась малеха попыхтеть, однако в свете последовавших событий совсем забыла о пионерке в черной папиросной бумаге.
— Огня мне! — скомандовала Эммануэль. — Быстро огня!
Лакей оперативно щелкнул зажигалкой.
— А… — Сделав всего одну тягу, Эммануэль потерянно оглянулась. — А где мои шпалеры?!
Парню показалось, что хозяйка вот-вот упадет в обморок.
— Где шпалеры, позвольте узнать? — тихо повторила Эммануэль, но в обморок не упала. — Где консоли? Где кресла? Где Антуан, на худой конец?
— Антуан в парадной опочивальне, — подсказал лакей.
— А консоли? — тупо переспросила она и, не дожидаясь ответа, бегом устремилась в спальню.
…Свежевыкрашенная дверь в парадную опочивальню с грохотом распахнулась. На пороге стояла черная дама с косяком в руке и густым слоем белой краски на ноге, коей она, будучи вне себя, вмазала только что по двери.
— Ну здравствуй ещё раз, чернушка, — ехидно улыбнулся Серафим.
— Привет, Эммануэль, — поздоровался Антуан.
Не то от травы, не то от открывшегося зрелища, в горле Эммануэль пересохло. Она не смогла вымолвить ни слова. Представьте себе сцену: возвращается домой усталая, немолодая, но невероятно ревнивая женщина и застает любовника под сенью собственного алькова (кровать — единственный предмет старины, который, уступая просьбам Антуана, банда Серафима пощадила в ходе евроремонта) в обществе сексапильного уголовника. И хотя оба вроде бы одеты — не придерёшься, — играют в карты, всё ж сердце Эммануэль екнуло. Она не знала прошлого Серафима, но зато прекрасно представляла себе настоящее смазливого Антуана и те задние его обстоятельства, о которых женщины судачат неохотно, поэтому и вообразила черт знает что, прилипнув кпокрашенной двери и застыв на пороге наподобие черно-белого африканского истукана.
Спасая честь любовницы и собственную репутацию, Антуан шустро соскочил с ложа, подбежал к растерявшейся Эммануэль и одним прыжком запрыгнул на ее шею.
— Эммануэль вернулась! — радостно крикнул Антуан, целуя черные щеки и белые глаза подружки.
Расстроганная мать криминала во мгновение ока забыла о неприятностях и стиснула мальчишку так горячо и крепко, что у того едва не пошла изо рта пена.
— Ну как твои тёмные делишки? — усмехнувшись, справился Серафим.
— Да вот, дал черт, все хуже и хуже, — ответила оттаявшая Эммануэль. — Твоими проклятиями.
— Жива? Здорова? — Серафим неторопливо перемешивал колоду карт.
— И жива, и здорова. — Она трижды ударила кулаком о деревянную дверь. — Чтоб все так и дальше…
— Обо мне не вспоминаешь?
— А то как же? И поминаю, и проклинаю.
— Ведь можешь, когда хочешь, — похвалил Серафим. — Да, мать?
— Так ведь куда деваться-то, батюшка?
— Присаживайся, — пригласил убийца, раскидывая на покрывале карты на троих. — Разыграем партейку…
— Отчего бы и нет? — Опустив Антуана на землю, Эммануэль настороженно подошла к ложу. — С удовольствием.
Скинув туфли, она забралась на кровать. Рядом запрыгнул ее очаровательный бой-френд.
— В какие игры играем? — неуверенно поинтересовалась хозяйка.
— Серафим и семь разбойников, — ответил убийца.
— Что-то новенькое, — догадалась Эммануэль.
— Свежак.
— Ну так как?
— О, это очень простая игра. Бери картинки — не лажанёшься.
— Коварные у тебя картинки, — сразу же расчухала она.
— Твои картишки — не мои. Сама крапила.
— Да уж что краплено, то краплено, — вздохнула Эммануэль.
— Играй, мать, хорош базарить, — попросил Серафим.
— Что я должна делать?
— Открывай карты.
— Пожалуйста. — Эммануэль раскрыла карты.
— Видишь, сколько дерьма? — Серафим кивнул на её шестёрки и семерки, а затем показал четыре туза и трёх королей, которые были у него.
— Да уж, — покачала головой Эммануэль. — Твоя взяла, сынок.
— Ещё партейку? — предложил убийца.
— Пожалуй, с меня хватит, — поняла Эммануэль. — Ты, часом, не в курсах, кто мне вторцевал евроремонт, Серафим?
— Почему же не в курсах? Я и вторцевал тебе евроремонт, мать.
— Да? — Она беспомощно похлопала ресницами.
— Да, — спокойно подтвердил он.
— А на хера?
Возникла пауза. Эммануэль сидела с открытым от изумления ртом и моргала. Серафим хихикал.
— Должен же я был как-то привлечь твое внимание, — наконец ответил убийца. — Ты ж вообще офигела, мать: пилястры, блин, консоли, шпалеры… Это мне надо бы у тебя спросить, на хера тебе столько шмутья? Чем ты круче новых русских? Думала, обложилась нехилым дерьмищем, — можно нос утюгом? Обломись, мать. Внутри ты осталась такой же черной, как снаружи. Даже гнилее Лысого.
— А чё ты на меня наезжаешь? — Эммануэль с тревогой покосилась в сторону Антуана.
— Ты полагаешь, он ребенок? — Серафим издал издевательский смешок.
— А то нет?
— Не морочь себе голову.
— Ребенок он или не ребенок, — чопорно заявила Эммануэль, — я не считаю, что Антуан обязан врубаться во всякую туфту.
— Боюсь, он не хуже нас с тобой врубается в то, что ты из себя представляешь.
— Ну и что я из себя представляю? — Она неестественно заулыбалась и повертела чёрной-башкой, как бы обесценивая слова бандита непосредственной иронией.