– Ну, как жизнь, Сераф?
Он выключил кран, но не повернулся. Просто стоял ко мне широкой спиной, упершись мокрыми ладонями в край черной каменной раковины.
– Ты в итоге женился? Ох, постой, а разве ты можешь? Тебе давали всего один месяц, чтобы заключить сделку с удачливой неоперенной. Прости, удачливой истинной, потому что гибридам запрещено участвовать в конкурсе на твое сердце, ведь наше оперение слишком безвкусное.
Его костяшки побелели, а пальцы согнулись. Раздался треск. Черный камень откололся от металлической раковины.
Он уставился на свои пальцы.
Я уставилась на его пальцы.
– Ты только что сломал мою раковину?
Ашер издал низкий рык, который звучал отнюдь не ангельски.
– Я починю ее утром.
– Я не каменщик, но не думаю, что ее можно склеить обратно.
– Я сказал, что позабочусь об этом, – рявкнул он, по-прежнему не глядя на меня.
У кого-то вспыльчивый характер.
Операция «досадить-серафиму» работала безупречно.
Он водрузил кусок черного камня на столешницу, опрокинув бутылку с моющим средством. Затем поправил ее и потратил огромное количество времени на поиск точного угла, под которым отломанный кусок нужно установить. Когда Ашер наконец повернулся, его бирюзовые глаза полыхали, как закатное небо, он не сводил взгляда с моего лба.
– Итак? – Я наклонилась над островком и понюхала блюда, следя за тем, чтобы задница выпячивалась как надо, хотя лень побуждала меня опуститься на один из барных стульев. – Ты нашел себе идеальную супругу?
– Нет.
Я попыталась заглушить искреннее любопытство напускной беспечностью.
– Потому что у тебя закончилось время?
– Потому что решил, что не хочу больше никаких осложнений в своей жизни.
– Осложнений? Звучит оскорбительно для моего пола. – Я схватила с тарелки помидор черри и засунула его в рот, вонзаясь зубами в тонкую кожицу, пока не брызнул сок.
Сколько времени прошло с тех пор, как я ела в последний раз? Я пропускала завтрак два дня подряд, затем обед и ужин, а потом снова обед по очевидным причинам. Помидор скатился в желудок, как кислая вишня. Последний раз я ела вместе с Мими на этой кухне.
Чтобы избавиться от затаившейся печали, я спросила:
– Значит, безбрачие, да? Звучит ужасно.
Ашер нахмурился.
– Я здесь не для того, чтобы обсуждать свой жизненный выбор.
– Тогда что мы будем обсуждать? О-о-о. Я знаю. Политику Элизиума. – Я прислонилась бедром к кухонному островку. – Мне так много хочется высказать.
– Даже не сомневаюсь.
– С чего бы нам начать? Как насчет закона о душах нефилимов? Угадай, что я узнала после того, как ты сбросил Лей обратно в мир людей? У нефилимов есть души. Ой, подожди. Ты об этом знал. Тоже мне новость. – Я драматично закатила глаза. – Однако я была не в курсе. Как и Лей.
Его челюсть напряглась.
– Знаешь, что я думаю?
– Я бы предпочел, чтобы ты мне не говорила.
Оттолкнувшись, я подошла к Ашеру и встала прямо перед его лицом, что можно считать подвигом, учитывая, что он на целую голову выше меня.
– Думаю, мне стоит вернуться в гильдию и просветить наш народ. Считаю, ангелы-стажеры заслуживают того, чтобы знать правду.
Мы стояли так близко, что я могла видеть, как на его виске от молчаливого гнева вздулась и затрепетала вена.
– Всю нашу жизнь нас учат не лгать и все же воспитывают во лжи. Не кажется ли тебе, Сераф, что это просто бред?
– Селеста… – Он выдавил мое имя, едва шевеля челюстью, чтобы сформировать несколько слогов.
– Что, Сераф? – ласково спросила я.
– Когда вознесешься, приглашаю тебя обсудить этот вопрос с Советом Семи.
– Только вот. Я. Не. Вознесусь. – Я подчеркивала каждое слово легким постукиванием указательного пальца по твердой груди Ашера.
Рука, которой он сокрушил столешницу, поднялась и обхватила мой назойливый палец. На мгновение я подумала, что он может раздробить мне фалангу, но Ашер просто отодвинул мою руку от себя, затем отпустил. А потом отошел в сторону.
К сожалению, он не улетел. Просто направился к холодильнику и открыл дверцу. Он взял бутылку воды и открыл ее.
– Хочешь?
– Нет.
– Стакан молока?
– Я хочу, чтобы ты не менял тему. Жажду услышать, как ты собираешься использовать свое положение для воспитания молодежи.
Вместо ядовитого ответа я услышала тяжелый вздох.
– Я всего лишь один человек.
– Влиятельный человек.
– Возможно, но нас семеро. Чтобы изменить закон, за него должны проголосовать хотя бы четверо.