Должна найти выход.
Я припаду к ногам Семерых и буду умолять сохранить ей жизнь, потому что эта женщина – все, что у меня осталось в этом ужасно несправедливом мире.
Глава 3
После событий в Париже я поклялась больше никогда не переступать порог гильдии, но, как только Мюриэль улеглась вздремнуть, я взяла такси до кварцевого общежития. Увидев невзрачную зеленую дверь, я преисполнилась таким гневом, что чуть не развернулась на месте, но в конце концов я сдержала свою мстительность, расправила плечи и повернула ручку.
Удивительно, но дверь щелкнула.
Полагаю, что, пока у меня еще есть перья, офанимы не могут официально закрыть мне доступ.
В гильдии постоянно кипит жизнь, но ближе к вечеру она достигает пика. Атриум с буйной жимолостью, семью кварцевыми фонтанами и стеклянным куполообразным потолком кишел крылатыми девушками и полнился трелью воробьев. Сладкий цветочный аромат просочился в мои легкие точно клей, когда толпа неоперенных расступалась вокруг меня, раскрыв рты. По мере того, как я продвигалась к потоку, мой план кричать до тех пор, пока я не потеряю голос или пока высший ангел не спустится по ослепительно яркому свету, только укреплялся.
– Неоперенная, ты вернулась домой.
Я остановилась перед офаном Мирой, которая расправила багряные крылья, словно желая помешать мне добраться до места назначения. Домой? Тот факт, что она решила, будто я воспринимаю гильдию как дом, заставил меня задуматься, не считает ли она меня сумасшедшей.
– Нет, офан. Я пришла призвать серафима.
Офан Мира склонила голову набок, ее короткие перечно-черные волосы упали на узкие плечи.
– Серафимы – народ занятой. Чем я могу тебе помочь?
– Вы можете вылечить рак, офан?
– Нет.
– Тогда вы не в силах мне помочь. – Я попыталась пройти мимо нее, но женщина с копной светлых волос, доходивших до основания крыльев, встала рядом с офан Мирой и преградила мне путь.
Поскольку я никогда не встречала ее раньше, а ее крылья были такими же густыми, как у моего старого профессора, я решила, что она новобранец Гильдии 24.
– Вы пытаетесь удержать меня от потока? – любезно спросила я, хотя мне было совсем не до любезностей.
– Рак – естественное явление, Селеста. Необходимое. Когда души устают жить…
– Естественное? Это болезнь! Мутация клеток! Нет ничего естественного…
– Успокойся, неоперенная.
Я стиснула зубы и сжала кулаки. Как она смеет говорить мне успокоиться! Это не ее сердце разбито.
Мои ноздри раздувались, будто я пробежала все три мили от «Плазы» до этого места, которое являлось для меня таким же домом, как мусорный бак за закусочной на углу.
– Я прошу аудиенции у серафима.
– Чтобы обсудить рак? Неоперенная, неужели ты ничему не научилась за годы, проведенные под моей опекой? Мы не вмешиваемся в человеческое время. Мы не хранители жизней. Мы хранители душ. Если у этого человека рак, значит, время его оболочки подходит к концу, а душа – если она достойна – будет собрана и вознаграждена.
– Ей всего шестьдесят! – Мой голос задрожал, словно полностью оперенные крылья.
– Шесть десятилетий – достойная продолжительность жизни.
Раздражение грозило заставить меня скрежетать зубами. Шестьдесят – слишком мало.
– Мюриэль должно быть отпущено еще как минимум два десятилетия!
– Успокойся, Селеста. – То, что офан Мира использовала мое имя, заставило меня недоуменно моргнуть. Она так редко обращалась к нам по именам.
Мой взгляд пробежался по кварцу с огненными прожилками в поисках плакатов с моим лицом, но стены коридора были гладкими, без единого украшения. Ни листовки «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», ни бунтарской лозы жимолости.
Она подняла руку к моим подрагивающим плечам. Я отступила на шаг, поскольку ненавидела, когда ко мне прикасались без моего согласия.
– Я передам твое недовольство Семерым…
– Недовольство? – фыркнула я.
– …но я не позволю тебе и дальше устраивать спектакль в моих коридорах. Если хочешь подождать ответа серафимов здесь, пожалуйста, пройди в столовую, а я или офан Лия, – она жестом указала на новобранца, – придем за тобой, когда получим ответ.
– Я просто должна поверить, что вы передадите мое сообщение?
Мира вскинула тонкие брови.
– Поверить? Ох, Неоперенная, до какой же степени ты оторвалась от своей расы, если начала сомневаться в единственной ценности, которую мы ставим превыше всего, – в честности.
Мои вечно страдающие крылья могут подтвердить, что это их главный приоритет.
– Как жаль, что сострадание вы не цените столь же высоко. – Мои крылья пронзила искра боли. Мне не требовалось опускать взгляд, дабы понять, что от моих дурацких придатков только что оторвалось очередное перо.