Я предполагал испросить себе после обхода многое как из области духовной, так и материальной.
Но когда, выполнив, в конце третьего обхода канавки, все правило, я захотел высказать свои сердечные желания, со мной, очевидно, по великой милости преподобного Серафима, произошло чудесное явление. Меня вдруг охватила совершенно особенная духовная тихая, теплая и благоуханная радость — несомненное убеждение всем существом в существовании Божием и в совершенно реальном с Ним молитвенном общении. И вот мне стало совершенно очевидным и ясным, что всякая просьба о чем-нибудь земном будет равносильна молитве: Господи, отойди от меня и лиши меня Твоего чудного дара...
И я внутренне горячо обратился к Господу: «Господи, не давай мне ничего, отними от меня все земное благополучие, только не лишай меня радости общения с Тобой, или если это невозможно сохранить навсегда в нашей жизни, то дай мне память сердечную, дай мне возможность сохранить до смерти воспоминание об этой настоящей блаженной минуте ощущения Твоего Святого Духа!»
На другой день мы пошли с о. Платоном в Саров... Приложились к мощам преподобного Серафима с большим волнением, с духовным страхом и благоговением. Я чувствовал, что духовно родился вчера в Дивееве. Все стало внутри по-новому. Прежде я не понимал такой простой истины, что духовное от душевного отличается больше, чем душевное от телесного. А теперь я это все хорошо понял.
Внутри, в глубине души моей, было тихо, спокойно, радостно. Внешние чудеса у раки преподобного Серафима, происходившие у меня на глазах, — не поражали. Все это казалось простым и естественным.
Исцелился у мощей сухоногий мальчик, исцелилась душевнобольная; все это так и должно было быть.
У мощей преподобного Серафима постоянно стоял старый монах. Он уже много лет занимал эту должность — стоять при мощах и освящать образки и крестики.
Один мой друг, много лет тому назад бывший в Сарове, рассказал мне следующий случай. Подходя в очереди к мощам преподобного и держа в руках маленький образок для освящения, он заметил, что старый монах по имени Исаакий брал образки, клал их попеременно на лоб и на грудь преподобного и затем возвращал назад; иногда, если образа были большие, на них ставилась печать: «Освящена на мощах преподобного Серафима Саровского».
Мой друг, инженер по профессии, подумал про себя: «Как же это так? Ведь освящать образа надо бы святой водой!... Но он ничего не сказал и, подойдя к старцу, молча подал свой образок. Тогда монах вдруг остановился на одну секунду в своем движении, как бы в нерешительности, и не положил образок ни на лоб, ни на грудь преподобного Серафима, но попросил одного из послушников принести святой воды и окропил ею образок. Очевидно, старец был прозорливец и читал мысли.
Глядя на этого старца, я вспомнил рассказ моего друга, который впоследствии принял иерейский сан...
В Сарове мы побывали в Ближней и Дальней пустыньке, осмотрели колодцы, вырытые преподобным Серафимом, выкупались в святом источнике целебной воды, повидали под стеклом камень, на котором Саровский подвижник молился 1000 ночей и дней, и многое другое.
Повидали мы и одну старую монахиню, которая рассказала нам, что в 1903 году при открытии мощей преподобного Серафима она присутствовала при передаче Государю Императору Николаю II письма преподобного Серафима (адресованного «четвертому Государю, который сюда приедет»). Письмо хранилось в Саровском монастыре в течение четырех царствований. Государь был глубоко взволнован, когда прочитал это письмо. О содержании послания никому ничего не известно. Рассказ монахини меня весьма поразил, ибо никогда и нигде я об этом факте не слыхал.
Нам с о. Платоном очень захотелось получить хоть крошечную песчинку от камня, на котором преподобный Серафим молился, но нам сказали, что если бы каждому посетителю Сарова давалось бы по песчинке, то камня давно бы уже не было.
Отец Платон предложил мне пойти с ним в глубину леса и помолиться преподобному Серафиму, чтобы он послал нам песчинку от его камня.
Как дети, с твердой верой, что наша молитва будет услышана, мы встали на колени и помолились. Наша молитва вскоре же была услышана. Не прошло и получаса, как, блуждая по лесу, мы остановились около большого деревянного креста, каких в Тамбовской губернии было очень много в лесах, в полях, на дорогах. Крест этот был разрисован красками одной монахиней, изобразившей Спасителя. Монахиня доканчивала работу, когда мы подошли к ней и поздоровались.