Он одним движением сгреб со скамьи запасы провизии и бритву, затем втащил матрас Серафины в потайную нишу, которую соорудил за стеллажом для инструментов. Поисковая группа не должна была найти и следа их пребывания в мастерской.
— А как же девочка, которая пропала? — растерянно спросила Серафина. Она не понимала, почему он совсем не заинтересовался ее рассказом.
— Дети не пропадают просто так, — буркнул он, продолжая прятать вещи.
Сердце Серафины упало. Отец по-прежнему ей не верил.
Папаша в последний раз окинул комнату внимательным взглядом, убеждаясь, что ничего не упустил, а потом посмотрел на дочь. Она чуть было не решила, что он наконец-то хочет выслушать ее, но папаша лишь указал на щетку для волос:
— Господи, дочка, собирай свои вещи!
— Но как же Человек в черном плаще? — спросила она.
— Знать о нем не желаю! — рявкнул отец. — Тебе приснился кошмар. Давай живее.
Серафина вздрогнула, как от боли. Она не понимала, почему он так злится. Но в его голосе раздражение мешалось с беспокойством, а вдалеке уже слышались голоса спасателей, спускавшихся по лестнице. Серафина знала, что отца пугает не только то, что их могут обнаружить. Он ненавидел разговоры обо всем сверхъестественном, о существующих в мире темных и могучих силах, которые невозможно призвать к порядку с помощью гаечных ключей, молотков и отверток.
— Но это случилось на самом деле! — требовательно воскликнула Серафина. — Девочка пропала по-настоящему, па. Я говорю правду!
— Маленькая девочка заблудилась, вот и все, и сейчас ее ищут, а значит, найдут, где бы она ни была. Включи мозги. Люди не растворяются в воздухе. Где-то она есть.
Серафина встала посреди комнаты.
— По-моему, мы должны вместе пойти к ним прямо сейчас и рассказать все, что я видела, — прямо заявила она.
— Нет, Сера, — сказал отец. — Они нас заклюют, если узнают, что я здесь живу. Меня уволят. Понимаешь? И бог знает, что они решат насчет тебя. Никто даже не догадывается о твоем существовании, и пусть так оно и остается. Я говорю тебе это совершенно серьезно, девочка. Поняла?
Голоса спасателей уже доносились из коридора и направлялись в их сторону.
Стиснув зубы, она отчаянно замотала головой и загородила отцу проход.
— Почему, па? Почему? Почему мне нельзя показываться людям? — У нее не хватило смелости признаться, что один Вандербильт ее уже увидел и даже знает, как ее зовут. — Просто ответь, па. Мне двенадцать лет. Я уже большая. Я имею право знать.
— Послушай, Сера, — сказал он. — Прошлой ночью кто-то сломал генератор. И я не знаю, сумею ли его починить. Но если не справлюсь к ночи, мне здорово влетит от начальства — и за дело. Свет, лифты, вызов прислуги — весь дом зависит от машины Эдисона.
Серафина попыталась представить, как кто-то прокрадывается в электрокомнату и портит оборудование.
— Но зачем кому-то понадобилось ломать генератор, па?
Спасатели уже шли через кухонные помещения и в любую минуту могли войти в мастерскую.
— Мне некогда думать об этом, — ответил он, надвигаясь на нее своим большим телом. — Я просто должен его починить. А теперь делай, что велят!
Он пробежался по комнате, хватая и пряча вещи так грубо, и громко, и яростно, что Серафине стало страшно. Она следила за ним, спрятавшись за бойлером. Она знала, что когда папаша в таком состоянии, уговаривать его бесполезно. Он хотел только одного: чтобы ему дали спокойно заниматься своими механизмами. Но ее терзали вопросы без ответов, и, чем больше она думала об этом, тем больше злилась. Она понимала, что сейчас не время обсуждать с отцом свои мысли и чувства, но ей уже было все равно. Девочка не могла остановиться.
— Прости, па. Я понимаю, что ты занят, но, пожалуйста, объясни, почему ты не хочешь, чтобы меня кто-нибудь видел. — Она вышла из-за бойлера и встала напротив него. Ее голос звучал все громче. — Почему ты прятал меня все эти годы? Скажи, что со мной не так? Я хочу знать. Почему ты меня стыдишься?
Теперь она почти кричала. Голос ее стал таким громким и пронзительным, что отдавался эхом.
Папаша резко замер и поглядел на нее. И тогда она поняла, что все-таки пробилась сквозь броню к его сердцу. Она достучалась до отца. Серафине вдруг захотелось взять все свои слова назад и снова спрятаться за бойлером. Но она этого не сделала. Она стояла перед отцом, твердо глядя на него, хотя на глазах выступили слезы.
Он замер возле скамьи, сжав большие руки в кулаки. На лице его попеременно отражались боль и отчаяние, так что мгновение он не мог говорить.
— Я тебя не стыжусь, — сказал он хмуро, осипшим голосом.