— Фина, — прощебетала она, — это леди Милифрин. Она, как и ты, обременена излишне длинным именем, поэтому я зову ее Милли.
Приветственно кивнув Милли, я едва удержалась от того, чтобы заметить, как глупо эти слова звучат из уст человека по имени Глиссельда.
— Я приняла решение, — провозгласила принцесса. — Я буду выступать на концерте в честь кануна Дня соглашения, исполню гальярду и павану. Но только сочинения Терциуса, а не Виридиуса.
Я расставляла ноты на пюпитре, но при этих словах помедлила с книгой в руке, взвешивая ответ.
— Если помните, в сюите Терциуса вам нелегко давались арпеджио…
— Ты хочешь сказать, мне не хватит мастерства? — Глиссельда угрожающе вздернула подбородок.
— Нет, всего лишь напоминаю, что вы назвали Терциуса жалкой трухлявой жабой и швырнули ноты о стену. — Тут обе захохотали. Я добавила осторожно, словно ступая на шаткий мост: — Если вы будете упражняться и послушаетесь моих советов по поводу аппликатуры, у вас начнет получаться достаточно хорошо.
Достаточно хорошо, чтобы не опозориться, следовало бы добавить, но это было бы неблагоразумно.
— Я хочу показать Виридиусу, что Терциус в дурном исполнении все равно звучит лучше, чем его дурацкие песенки — в хорошем, — сказала она, покачав пальцем. — Достанет мне для этого мелочной мстительности?
— Без всякого сомнения, — сказала я и только потом поняла, что не стоило отвечать так поспешно. Но девочки лишь рассмеялись снова, и я решила — ничего страшного.
Глиссельда села на скамейку, вытянула элегантные пальчики и принялась за Терциуса. Виридиус однажды объявил — громко и перед всем двором, — что таланта у нее, как у вареной кочерыжки; но я находила, что при должном отношении она проявляет и интерес, и прилежность. Мы долбили эти арпеджио больше часа. Руки у нее были маловаты — получалось с трудом — но она не жаловалась и не отступалась.
Урок завершился урчанием у меня в животе. Даже мое тело отдельно от меня вечно нарушало правила приличия!
— Пора отпустить вашу бедную учительницу на обед, — сказала Милли.
— Это у тебя в животе? — с живостью спросила принцесса. — А я могла бы поклясться, что в комнате дракон. Да сохранит святой Огдо наши кости от ее зубов!
Я провела по зубам языком, выдерживая паузу, чтобы ответ не прозвучал резко.
— Высмеивать драконов, конечно, популярная забава у нас, гореддцев, но скоро прибудет ардмагар Комонот, я не уверена, что ему понравятся такие разговоры.
Псы небесные, а я ведь и вправду раздражительная, хоть и старалась держаться. Она не преувеличивала.
— Драконам никогда ничего не нравится, — сказала Глиссельда, выгибая бровь.
— Но она права, — заметила Милли. — Грубость остается грубостью, даже если на нее не обиделись.
Принцесса закатила глаза.
— Леди Коронги сказала бы, что нам надо показать свое превосходство и поставить их на место. Подавляй, иначе окажешься подавленным. Драконы по-другому не умеют.
Мне подумалось, что обращаться таким образом с драконами очень и очень опасно. Я замялась, не зная, есть ли у меня права поправлять леди Коронги, гувернантку Глиссельды — ведь она во всем стояла выше меня по положению.
— Почему, как ты думаешь, они наконец сдались? — продолжала принцесса. — Потому что осознали наше превосходство — военное, умственное и моральное.
— Это леди Коронги так говорит? — спросила я, стараясь не показывать, как меня это встревожило.
— Все так говорят, — фыркнула Глиссельда. — Это же очевидно. Драконы нам завидуют; поэтому и перекидываются в нас, когда только могут.
Я уставилась на нее, раскрыв рот. Святая Прю! И Глиссельда ведь когда-нибудь станет королевой! Как можно внушать ей такие мысли…
— Что бы вам там ни говорили, мы не одержали верх в войне. Наша дракомахия принесла нам что-то вроде ничьей; драконы не могли победить, не понеся неприемлемых потерь. Они не сдались, они предложили мир.
Глиссельда сморщила нос.
— Послушать тебя, получается, что мы их вовсе не одолели.
— Нет — к счастью! — Я вскочила, но попыталась скрыть волнение, бросившись поправлять ноты. — Они бы этого не допустили; притаились и выждали время, чтобы напасть.
Вид у нее теперь был глубоко встревоженный.
— Но если мы слабее их…
Я оперлась о клавесин.
— Дело не в силе и слабости, принцесса. Как по-вашему, из-за чего наши народы так долго воевали?
Глиссельда сложила руки, словно читая молитву.