Я хотела было выйти через южные двери, но до них оказалось не добраться из-за каких-то строительных работ. На полу валялось нагромождение деревянных и металлических труб. Пришлось идти дальше по нефу к главному входу, следя краем глаза, чтобы из-за какой-нибудь колонны не выпрыгнул мой отец.
— Спасибо! — воскликнула пожилая фрейлина, когда я проходила мимо, и прижала руки к сердцу. — Еще никогда меня так не трогала музыка.
Я благодарно кивнула, не останавливаясь, но ее энтузиазм привлек внимание других придворных, стоявших поблизости.
— Превосходно! — услышала я.
— Безупречно!
Я скромно кивала и пыталась улыбнуться, уворачиваясь от рук, которые тянулись к моим. Пока я прокладывала себе путь в толпе, улыбка у меня на лице, по ощущениям, застыла и стала пустой, точно как у саарантраи.
Проходя мимо кучки людей в домотканых белых рубахах, пришлось на всякий случай накинуть на голову капюшон.
— Я похоронил столько народу, что и посчитать не могу — да пируют они все на Небесах, — заявил громила в натянутой на голову белой войлочной шляпе, — но ни разу не видел Небесной лестницы — до сегодняшнего дня.
— Никогда не слышал, чтоб так играли. Как-то даже не по-женски, вам не показалось?
— Может, она иностранка. — Они рассмеялись.
Я крепко обхватила себя руками и ускорила шаг; на пороге поцеловала костяшки пальцев, подняв их к Небесам, потому что так подобает делать каждому выходящему из храма, даже если этот каждый… я.
Вырвавшись на улицу, залитую тусклым дневным светом, я глубоко вдохнула чистый холодный воздух, и напряжение начало рассеиваться. Над головой ослепительно голубело зимнее небо; скорбящие, выйдя из собора, рассыпались вокруг, будто листья, гонимые кусачим ветром.
И только тут я заметила, что на ступенях храма меня ждет дракон, светясь своим самым искусным подобием настоящей человеческой улыбки. Никто в мире не смог бы умилиться этому натужному выражению лица Ормы — никто, кроме меня.
2
Как ученый, Орма имел освобождение от ношения колокольчика, поэтому почти никто не знал, что он дракон. У него, конечно, были свои причуды: он никогда не смеялся, плохо разбирался в моде, этикете и искусстве, любил трудные математические задачки и ткани, от которых не чешется кожа. Собратья-саарантраи могли распознать его по запаху, но мало кто из людей обладал достаточно хорошим обонянием, чтобы понять, что он — саар, или вообще представлял, как их племя должно пахнуть. Для остальных гореддцев он оставался просто человеком: высоким, худощавым человеком с бородой и в очках.
Борода была фальшивой — будучи еще совсем маленькой, я однажды ее сдернула. Саарантраи мужского пола не умели отращивать бороды, такая вот особенность трансформации. Другой особенностью была серебристая кровь. Орме не обязательно было носить бороду, чтобы сойти за человека. Кажется, ему просто нравилось, как он с ней выглядит.
Он махнул мне шляпой, как будто я могла его не заметить.
— По-прежнему торопишься с глиссандо, но, кажется, тебе удалось наконец освоить увулярную вибрацию, — сказал он, не озаботившись даже приветствием. Драконы никогда не понимали, зачем это нужно.
— Я тоже рада тебя видеть, — сказала я и тут же пожалела о своем сарказме, хотя он все равно его не заметил. — И рада, что тебе понравилось.
Он прищурился и склонил голову набок, как обычно, когда чувствовал, что упустил что-то важное, но никак не мог понять, что именно.
— Ты думаешь, что мне нужно было сначала поздороваться, — высказал он предположение.
Я вздохнула.
— Я думаю, что слишком устала, чтобы беспокоиться о том, достигла ли я технического совершенства.
— Именно этого я никак не могу понять, — тряхнул он на меня своей фетровой шляпой. Кажется, забыл, что ее предполагается носить на голове. — Если бы ты играла идеально — как играл бы саар — то не настолько впечатлила бы слушателей. Люди рыдали, и не потому, что ты иногда напеваешь во время игры.
— Не может быть, — сказала я пораженно.
— Интересный вышел эффект. Большую часть времени звук был гармоничный, кварты и квинты, но периодически ты срывалась в неблагозвучную септиму. Зачем?
— Я не знала, что я так делаю!
Вдруг Орма резко опустил взгляд. За подол его короткой накидки дергала маленькая попрошайка в траурной белой тунике — белой, возможно, не по факту, но по духу.
— Я притягиваю маленьких детей, — пробормотал он, стискивая шляпу в руках. — Ты не могла бы это прогнать?