За ними располагалась площадь, находящаяся непосредственно перед храмом. От храма по диагонали расходились двухэтажные пристройки. Сам храм был обернут к площади западной стороной, и суровый лик Шеват взирал на прихожан с бесстрастностью мертвого камня.
Люди в большинстве сидели. Вновь входившие расстилали циновки и усаживались на них, снимая обувь и ставя ее позади себя. Здесь находились мужчины и женщины, по одиночке и семьями. Они переговаривались между собой возбужденными голосами. Богатые соседствовали с бедными, старые — с молодыми. Между молящимися бегали дети.
Конан остановился в воротах, и его несколько раз толкнули. Последний раз его толкнули весьма сильно. Он разозлился и ответил, не глядя, ткнув локтем.
— Полегче! — воскликнула какая-то женщина.
Конан повернул на вопль голову и увидел дородную даму с внушительным выменем, лежавшую возле его ног в весьма непристойном виде. Вокруг никто не засмеялся и не стал ругаться.
Киммериец протянул женщине руку и помог ей встать.
— Я не хотел вас обидеть, — сказал он. Женщина и не подумала на него обижаться. Она только хмыкнула, масляными глазами оглядев северянина с головы до ног и направилась дальше, вся колыхаясь, словно бурдюк с вином.
— Что стоишь, дикарь? — осведомилась другая женщина, моложе первой и намного стройнее, которая пришла вроде бы одна и была достаточно богато одета. — Ты разве не знаешь, что в западном дворе дома милосердной и справедливой Шеват нельзя стоять?
— У меня нет циновки, — сказал Конан.
— О, — обрадовалась женщина. — А я как раз захватила лишнюю!
Конан вознамерился было достойно ответить ей, что это он выбирает женщин, а не они его, что он не сядет на ее циновку, тем самым воспользовавшись женской милостью, что унизительно для настоящего мужчины… но не успел даже открыть рта.
Зазвучали трубы и барабаны. Все люди на площади разом опустили головы. Конан предпочел подчиниться обычаю, бросив на землю свой плащ и положив меч перед собой.
— Ого-го! — прошептала назойливая женщина, опустившаяся на циновку рядом с Конаном. — Ты — настоящий воин!
Сидевший впереди мужчина обернулся и смерил женщину и киммерийца недобрым взглядом.
— Молчу, — сказала женщина.
Трубы вопили все сильнее, барабаны стучали быстрее, и Копан решил, что сейчас у трубачей лопнут легкие, а у барабанщиков разорвутся мышцы рук, и все разом стихнет. Но музыка, если так можно было ее назвать, все длилась и длилась.
Конан не удержался и поднял взгляд.
Ворота храма медленно открывались. Там сперва стояла тьма, а потом появилось сверкание. Сверкали десятки зеркальных щитов, поднятых вверх. Наконец ворота открылись полностью, и музыка стихла. Над зеркальными щитами несли трон, на котором находилось что-то ослепительно белое.
— Повелительница любит вас! — закричали глашатаи.
По обе стороны от ворот оставалась свободная полоса. Люди с зеркальными щитами распределились по ней, выстроившись в стройную линию.
Носильщики поставили трон. Нечто белое, бывшее на нем, разделилось надвое, и Конан увидел, что это женщина и маленький человечек, облаченные в сверкающую одежду.
— Повелительница рада видеть вас! — снова закричали глашатаи.
Народ на площади вдруг разом встал, издал дружный вопль и опустился на место. Конан вставать не стал.
Женщина на троне подняла вверх руку.
— Повелительница будет говорить! — сообщили глашатаи.
Воцарилась полная тишина. Люди затаили дыхание.
* * *
Повелительница встала и сошла с трона. Маленький человечек устремился за ней. Из ворот выбежали еще стражники. Эти были без зеркальных щитов, зато в железных доспехах. Шлемы у них были остроконечными, набедренники доходили до колен, лодыжки перевиты кожаными ремнями сандалий. Воины держали квадратные щиты и короткие мечи. Их длинные завитые бороды спускались на грудь.
Человечек, путавшийся у повелительницы в ногах, вдруг заметил любопытный взгляд Конана и показал на него пальцем. Бородатые воины тотчас бросились вперед.
Конан вскочил.
— Стойте! — сказала повелительница.
Ее первые слова показались всем присутствующим полными глубокого значения. По площади пронесся вздох, словно порыв ветра.
— Так говорит Аринна, царица этого города, дочь этого города. Я обращаюсь к гостю, взглянувшему на меня. Пусть его взгляд будет моим, если он этого захочет. Я вижу в этом чужеземце блуждающую мысль, которую нужно остановить. Пусть он начнет жертвоприношение!
Четверо бородатых воинов устремились к Конану. Лица у них были безучастные, глаза смотрели на чужеземца так, словно он был пустотой.