— Нет. Я не видел ее со вчерашнего дня.
Эрнестина не узнавала голос Арчи, так он изменился.
— Тогда кто же там был?
— Во сколько это случилось?
— Значит, так… Когда я вспомнила, что надо позвонить Рине, было около двенадцати, а швейцар сказал, что она вышла через десять минут.
— Эрнестина, я же сказал тебе не оставлять ее одну!
Эрнестину это оскорбило.
— Ну знаешь, и это ты называешь оставить одну?!
Арчи повесил трубку.
Глава 38
Чарлз провел целый день на Торнхил-сквере, разбирая бумаги. Часов в пять он закончил и вышел на улицу через сад. Смеркалось, но было еще светло. В аллее было темнее, чем в саду.
Он запер дверь в стене, немного постоял и пошел направо. Почему именно направо, Чарлз не мог объяснить — просто свернул направо, а не налево и пошел по темной аллее.
По правую руку от него были сады домов на Торнхилсквере, по левую — более узкие садики домов, выходящих на Джордж-стрит. С обеих сторон кирпичные стены то там, то сям прерывались деревянными дверьми. Из-за наклона улицы справа были видны только верхние этажи домов, но дома на Джордж-стрит являли миру все свои освещенные окна, задернутые шторами.
Чарлз прошел несколько метров и только тогда понял, что его ведет сентиментальное желание взглянуть на дом Пельхамов. Он мог бы взглянуть на него в любой день после возвращения, это правда, но правда и то, что у него ни разу не возникало такого желания. Сейчас он понял причину этого. Его манил именно пустой дом, потому что в пустом доме живут тысячи воспоминаний.
Он миновал изгиб аллеи и остановился на том месте, где часто поджидал Маргарет, сбегавшую к нему через садовую дверь. Дом был самым большим на этой улице — больше и старее других на сто лет. Квадратный дом в георгианском стиле с современными пристройками. Пристройкой, в частности, был и кабинет. Он выступал вперед, нарушая ровность линий. Из сада к нему вела уродливая железная лестница. С аллеи была видна балконная дверь и ступени витой лестницы.
Сотни раз Чарлз стоял здесь и смотрел на эту дверь, ожидая, когда она откроется. Он и сейчас стоял и смотрел, и его не покидало чувство, что он дурак, если пялится на пустой дом и вспоминает обитавших в нем людей. Сумерки сгустились до темноты, дом казался черным квадратом. Он уже не различал окно и ступеньки, когда продолговатое окно вдруг засветилось и его пересекла тень. Одно мгновенье — и человек опустил жалюзи.
Это был Фредди Пельхам, и, увидев, его Чарлз отбросил романтические воспоминания в прошлое, где им и место. Их сменила вполне практичная мысль о том, что сейчас у него есть блестящая возможность прижать Фредди и прояснить запутанную ситуацию вокруг Серой Маски.
Чарлз толкнул дверь сада — она оказалась открыта, и он быстро прошел по тропинке к лестнице. Железные ступеньки были скользкие, а перила холодные и небезопасные.
Он постучал в окно и чуть не засмеялся — такое испуганное лицо было у Фредди, когда тот поднял жалюзи и стал всматриваться в темноту. «Небось решил, — подумал Чарлз, — что Серая Маска заявился».
Чарлз был тронут, увидев, как просветлело лицо Фредди, когда тот узнал его.
— Понимаешь, я в доме один. От меня немного пользы, если дело дойдет до схватки с грабителем. Вот Хьюго Бирн, ты помнишь Хьюго, или нет… он был до тебя? Его мать — Эдит Пис, еще ее сестра была замужем за Данлопом Мюреем, — конечно, они тебе не родня. Послушай, а о чем я говорил? Ах да, о грабителях. Так вот, бедняга Хьюго как-то встал среди ночи, и ему показалось, что он слышит вора и… О чем бишь я?., он привез себе жену из Шотландии, он женился на Джозефине Кэмпбел, знаешь ли… Нет, не на Джозефине, та была чернявая… а на Элизабет Кэмпбел. Да, точно, на Элизабет, она рыжая, мы еще ее называли Рыжая Лиза, за глаза, конечно. И… о чем это я? Ах да, бедняга Хьюго и вор. Оказалось, что это ходит старик Роберт Кэмпбел. И он так и не оставил им ни гроша. Печально, а?
В кабинете царил привычный беспорядок. Как Фредди умудряется здесь что-нибудь находить — загадка. Фредди предпринял слабую попытку прибраться.
— Ужасная мешанина, правда? Садись, садись. Вот сюда, переложи альбомы на пол. Нет, лучше оставь. Садись в кресло, эти бумаги мы сдвинем, тут ничего важного. Что? Одни счета, если что и потеряется, никто не заплачет.
Он стряхнул кипу бумаг на пол.
— Спасибо, я не сяду, — сказал Чарлз. — Извини, что помешал. Я хотел тебя кое о чем спросить, и когда увидел свет, то подумал, что можно зайти и все решить.
— Да, что я могу для тебя сделать? Все равно вряд ли я могу с этим что-то сделать. Хотел немного разобраться с хаосом — завтра я уезжаю, а здесь так много работы, все равно не справлюсь. Маргарет придет проститься. Я ей звонил, сказал, что буду здесь, и она придет, как только освободится. Потому и оставил садовую дверь открытой — она войдет через нее. Ну-ну, я рад, что уезжаю. Не люблю прощаться, факт. Довольно глупо, а?
Фредди беспокойно перебирал бумаги на столе. Было что-то жалкое в его бесцельных движениях и виноватом взгляде, сопровождавшем эту суету. Чарлзу стало его жалко.
— Не знаю… Я хотел поговорить о Маргарет.
Фредди от любопытства оживился.
— О Маргарет… Что именно? Не хочешь ли ты сказать… О нет, конечно нет, — что было, то прошло, так оно и лучше. Я сейчас вспомнил Томми Хадона, он был обручен со второй дочерью Дженкинса, убей меня, не помню, как ее звали, какое-то короткое имя… Дот? Нет, Мей? Нет, не Мей…
— Я совсем не об этом, — твердо сказал Чарлз.
— Ну-ну, извини. Но я все равно не понимаю, зачем возвращаться к таким вещам. В случае с Томми… они расстались на год, и это хуже, чем разорвать помолвку. Гвендолин! Вот как ее звали — Гвендолин Дженкинс! А ее сестра вышла за Сэма Фортескью.
— Я совершенно не об этом, — сказал Чарлз, подумав, что Фредди темнит, — ему не было никакого дела до семейства Дженкинсов. — Послушай, Фредди, мне нужно с тобой поговорить. Ты принимаешь интересы Маргарет близко к сердцу, и я подумал, что вместе мы могли бы что-то сделать, чтобы помочь ей выпутаться из того ложного положения, в которое она попала.
Ему было невероятно трудно говорить — слова казались напыщенными и неуместными, нечто среднее между словоблудием и банальностью. Фредди смотрел на него с другой стороны стола, трепеща и сгорая от любопытства.
— Чарлз, ты меня мучаешь. Боюсь, я не понимаю. Какое ложное положение? — Он не сказал: «И какое тебе до этого дело?», но Чарлз уловил намек в его тоне.
Он бросился напролом:
— Маргарет действительно находится в ложном положении. И смотри, Фредди, что получается: ты едешь за границу, у тебя нет определенного плана, ты можешь отсутствовать годы, а здесь все может случиться. Думаю, ты согласишься, что не имеешь права оставлять ее… — он помедлил, подыскивая слова, — она совсем запуталась.
Фредди взъерошил свои мышиного цвета волосы.
— Дорогой мой мальчик, ты меня совершенно расстроил. Что, Маргарет влезла в долги? Я предлагал ей содержание, но она отказалась. Не знаю почему.
— Я говорю не о долгах.
— Но ты сказал «запуталась».
— Я имел в виду не долги. Думаю, ты сам понимаешь, что я имел в виду. — Он отвел глаза. — Ты знаешь. Я хочу, чтобы ты понял: я тоже знаю. — Чарлз помолчал и добавил: — Маргарет рассказала, почему она расторгла помолвку.
Он посмотрел на Фредди и увидел, что тот побледнел, его маленькие глазки бегали, руки тряслись. «О господи, какой мерзкий трус!» Противно было видеть Фредди в таком состоянии, противно видеть, что человек может так трусить, — у него даже взмок лоб под мышиными волосами.
Трясущейся рукой Фредди убрал со лба влажные волосы.
— Что она тебе рассказала?
Чарлз повторил то, что ему рассказала Маргарет.
— Она сказала, что, будучи мальчишкой, ты вляпался в это дело. Она сказала, что дело политическое, но не рассчитывай, что я этому поверю. В семнадцать лет ты мог в это верить. Я про это не знаю ничего, но это и неважно. Ты, как и я, знаешь, что бизнес Серой Маски и его большой преступной организации — погоня за добычей.