Я краснею, слушая эти пошлости. И в то же время они задевают что-то темное внутри меня заставляют рисовать в воображении картины того, как Князь, а сейчас это не Егор и не Раевский, а именно Князь, раз за разом насаживает меня… В чем-то он прав, тут я буду слушаться беспрекословно.
— Вот сейчас и проверим, как ты усваиваешь новые установки. Начнем, пожалуй, с кофе.
Я обалдела, когда Князь выпустил меня из рук. Я рассчитывала, как минимум, на горячий поцелуй, а он отправляет меня варить кофе? Серьезно?
Но он и впрямь подталкивает меня к барной зоне, где установлена, кстати вполне человеческая кофеварка.
— Ну же, Елизавета Валерьевна, долго мне ждать?
Это что? Ролевые игры? Все внутри меня сладко сжимается при воспоминании о прошлых приказах.
«В локтевую, Елизавета Валерьевна».
Что ж, я принимаю правила игры.
Пожав плечами, начинаю готовить кофе.
Пока я вожусь, Князь тискает, гладит сжимает меня за разные части тела, всячески мешая приготовлению кофе. Но стоит мне только отвлечься или остановиться, как я получаю увесистый шлепок по мягкому месту.
— Не забудьте сахар, — напоминает он.
Наклоняюсь и тянусь за сахаром. К выставленной попке тут же Князь тут же прижимается пахом. Сквозь двойной слой ткани я чувствую его стояк, которым он об меня трется.
— Что же вы замерли? Орешки положите, они, кажется в нижнем ящике.
Наклоняюсь еще ниже, чтобы достать кедровые орешки, а Князь тем временем развлекается с моей одеждой.
— Мечтаю это сделать с тех пор, как встретил вас сегодня, Елизавета Валерьевна, — он подцепляет провокационную молнию на моей юбке-карандаш, расстегивающуюся снизу вверх и регулирующую разрез. Он распахивает юбку почти до самого верха, оголяя мои ягодицы, прикрытые тонкими трусиками.
— Как же так? Разве вы не знаете, что согласно принятому у нас дресс коду, голые ноги недопустимы. Это влечет за собой штраф. Надо носить чулки, Елизавета Валерьевна, — не откладывая в долгий ящик, мне выписывают штраф: сквозь ткань трусиков Князь прихватывает половые губы и начинает их слегка пощипывать. — Повторите, что вы должны делать?
— Я должна носить чулки, — послушно повторяю я, чувствуя, как становлюсь влажной.
— Хорошая девочка. Меня радует ваша обучаемость.
Он вклинивается коленом между моих ног, прижимаясь ко мне, обнимает и задирает шелковую рубашечку. Горячими ладонями мнет чувствительные полушария, перекатывает между пальцами соски.
— Елизавета Валерьевна, кофе так совсем остынет. Пора его подавать. Поставьте, пожалуйста, его на стол.
При слове «стол» меня накрывают воспоминания, и колени становятся ватными. Мне живо припоминается, как Князь без всяких сантиментов засадил мне на этом столе. Подхватив поднос, я нетвердой походкой подошла к столу.
— Видите, я подготовил для вас задание.
На краю столика и впрямь лежит стопка чистой бумаги. Князь походит ко мне и протягивает ручку:
— Сейчас мы закрепим ваши успехи. Будем писать правила под диктовку. Пишите: "Я, Елизавета Валерьевна Морозова…"
Сесть он мне не предлагает, поэтому чтобы выполнить задание, мне приходится снова принять ту самую позу, открывая Князю доступ к моей киске, чем он незамедлительно пользуется.
Пока я пишу я рука пробирается в трусики и начинает свою завоевательную компанию, не давая мне сосредоточиться.
— Мокрая горячая дырочка, — хвалит он меня и, заглядывая через плечо в мою писанину, поправляет. — Нет, не надо писать, что Елизавета Валерьевна Морозова — мокрая горячая дырочка. Сосредоточьтесь!
С этими словами он просовывает в меня два пальца.
— Берите новый лист. Будем писать на чистовую. Повторенье мать ученья. "Я, Елизавета Валерьевна Морозова, должна всегда давать…"
Еще один палец минует преграду плотного колечка над текущей дырочкой.
— Растягивать попку Елизаветы Валерьевны — отдельное удовольствие. Но вы опять допустили ошибку, и хотя «должна всегда давать растягивать попку Елизаветы Валерьевны» звучит просто прекрасно, но это официальный документ. Я имел в виду всегда давать информацию о своем место положении в рабочее время. Новый лист. Пока не напишем правильно, не остановимся.
Его палец добирается до клитора, к которому уже прилила кровь и от умелых действий Князя, и от его развратных речей.