милиционерами. Они бежали к головному вагону. На противоположной стороне
перрона у киоска с газированной водой стоял человек в сером костюме. Он смотрел
на окна вагона, улыбался, потом махнул рукой, согнутой в локте. В этот момент
усатый дядечка схватился за сердце и рухнул наземь. Милиционеры в удивлении
остановились, не зная, что предпринять. Паровоз пронзительно загудел и вагон
дернулся. Поезд стал постепенно набирать скорость...
Напряжение спало. Неожиданно приятное чувство охватило мать с отцом. Это
еще не было ощущением свободы, но хотелось петь, плясать и обнимать детей.
Дети с удивлением уставились на них, видя, что с родителями творится что-то
неладное.
Особенно удивился Митя, которого начали тискать с двух сторон...
У проводника спросили, долго ли ехать до Новосибирска. Тот ответил, что сутки.
- Я там в двадцать четвертом был, - стал рассказывать отец, - он еще
Новониколаевским назывался. На автобусе итальянском покатался, да. Как будто в
избе сидишь, а тебя везут - чуднО!!!! . Город большой. Чего только там не было -
всего и не упомнишь. Площадь Ленина особливо запомнил - домов там много
настроили красивых в несколько уровней. Людей гуляло по ней много, да... И тебе
пирожки с шанежками продают, и воду сельтерскую - прям, как в раю. Мы с
Семеном хорошо там отдохнули. Тут отец что-то вспомнил и покраснел.
53
Мать стала вытаскивать продукты и ставить на стол. Дети оживились. Проводник
принес чай в подстаканниках, но без сахара. Бабушка нарезала колбаску и
огурчики, которые она прикупила на станции.
- Эх, надо было водочки в дорогу купить, - сказал мечтательно отец.
- Еще чего! При детях, что ли, собрался пьянствовать. И когда бы мы купили?
- Да, жалко...
Стали укладываться. Отец пошел в соседнее купе, где спать ложиться и не
собирались. Сидел рабочий с молодухой, мрачного вида дядька с красным носом и
всклоченными волосами, и дед с немного безумными глазами, который говорил, не
переставая. Все были чуть-чуть выпивши, а недопитая поллитровка стояла на
столике, окруженная нехитрой закуской.
- Выпьешь, мужик? - спросил мрачный, перебив деда.
- Спасибо, не откажусь.
Отец выпил и закусил соленым огурцом. Водка разлилась горячим и приятным
теплом по желудку. Сразу стало хорошо и сильно захотелось спать.
- Вот я и гавару, - продолжал дед на жуткой смеси белорусского и русского, - ты,
дура, не реви, а сумку мне подавай, а она реветь и идеть, как корова за вагоном. Я
кричу: сумку, дура, подавай, а она не зрозумее, усе ревет. Ну, тады я осерчал:
соскочил, дал ей в ухо, сумку забрав и еле догнал вагон. Не стал ей даже махать -
дура, она и есть дура. В сумке-то у меня еда на усю дорогу.
- За что ж вы ее, батя? - возмутилась молодуха, - она ж ревела, жалеючи вас, все-
таки дочка.
- Дочка, дочка, а не будь дурой! Вот я и гавару, што був голад у тридцать трэтьим.
У колгаспе я працавав. У Бэлоруси еще ничего - бульба спасла, а на Украйне почти
усе померли. Да, даже бусел ня летав. Ага, даже бусела хохлы сожрали. Соусем
жыцця не було у их. Кожны дзень полны телеги свозили померших. А я у
гражданскую не долго прослужив в войсках, - вдруг перешел дед на другое, -
сябров моих забрали сюды - у Сибир, а мени оставили у Белоруси. Стрельнули на
десятый дзень и попали у жопу.
54
Тут дед неожиданно шустро вскочил, вышел в проход, повернулся, рванул ремень,
снял брюки и обнажил заскорузлый зад. Молодуха зашлась в истерическом смехе.
Через всю правую половину того места, на котором сидят, шел глубокий кривой
шрам. Дед поднял брюки, застегнулся и, как ни в чем не бывало, сел. Молодуха все
не могла успокоиться, и жених стал отпаивать ее чаем.
- Заговорил ты, нас, дед, совсем, - сказал мрачный, - давайте спать укладываться.
Матрацев и тем более простыней не было, поэтому каждый стелил то, что у него
было. Матери и бабушке в соседнем купе пришлось ложиться на голые доски,
поскольку одеялами укутали детей, но они так устали, что, как легли, тут же
уснули. Ночью состав часто останавливался, слышались какие-то крики в конце
вагона, но проснуться ни у кого не было никаких сил. Утром первыми, как всегда,
вскочили дети и разбудили остальных. У туалета выстроилась очередь. Все
пассажиры посматривали друг на друга с недоверием, стараясь отводить глаза при
прямых взглядах. В другом конце вагона - рядом с купе проводника - шла
перебранка. Проводник закрыл туалет на ключ и никого не пускал, а граждане
возмущались, причем нецензурно.