женщин, пытавшихся сопротивляться, настигла лютая смерть. Найти виновных
охране не удалось. Недалеко от Норильска был построен штрафной изолятор -
Калларгон. Начальник лагеря имел право направить туда заключённого на срок до
полугода. По-видимому, дольше на штрафном пайке протянуть не могли. После
штрафного изолятора отправляли "под Шмитиху", то есть, на кладбище. Приятель
114
Феди, Косой, самовольно вернулся с комбината "домой", не выдержав голода. Его
направили на лесоповал на месяц. Оттуда он вернулся почти обессилившим, но
злым. Подделал талон на обед и получил лишнюю порцию баланды. Выдал его
свой же малолетний заключенный Гунявый. Послали на Калларган, а это верная
смерть. Косой еще на лесоповале раздобыл бутылек керосина. Он прикинулся
больным животом и попросился в больничку. Его и еще двух доходяг отвезли туда.
Там он стащил шприц, влил в него керосин и ввел его себе в правую руку. Это была
реальная возможность остаться, но его как членовредителя отправили с попутным
конвоем обратно...
Недовольство нарастало в зоне стихийно. Сначала воровская верхушка наотрез
отказалась есть вонючую баланду, в которой не было даже намека на что-то
съедобное. Потом, не сговариваясь, отказались почти все остальные. Федя от
голода и усталости валился с ног, но тоже отказался. Один доходяга, уже
потерявший рассудок, начал хватать чашки и пить баланду прямо через край.
Охранник выхватил у него из рук чашку и стал бить его палкой. На него
набросилось человек десять и буквально растерзали в пять минут. Еще пятеро
охранников, не сориентировавшись, попали в самую гущу и были задушены.
Малолетки вывалили из бараков во двор и стали крушить все, что попадало им под
руки. Зарезали лошадь, которая стояла, запряженная в телегу, недалеко от
охранного помещения. Федя с содроганием смотрел на это, но что он мог сделать?
Вид крови возбудил толпу еще больше. Она бросилась к воротам, но тут раздалась
очередь из ППШ с вышки и несколько парней упали, как подкошенные. Дальше все
было как и в зонах для взрослых: окружили колонию со всех сторон, ворвались
солдаты с дубинками, раскололи толпу на части, круша всех, кто попадался под
руку. После того, как бунт утихомирился, стали искать зачинщиков, которых свои
же и выдали. Зачинщиков вывели за ворота и расстреляли. Самому старшему из
них было 17 лет...
Через день приехала комиссия из управления ГУЛАГа, и всех, кому было меньше
шестнадцати, направили в Абакан, где они пополнили отряды беспризорников, а
115
старших перевели в лагеря для взрослых тут же, в Норильске. Феде было меньше
шестнадцати, но ему повезло - произошла какая-то путаница с документами. Федя,
тоже по везению, попал не на строительство, а на работы в штольне, прорезающей
гору Рудную, что располагалась на восточном склоне горной гряды. В штольне
было всего минус 4-6 градусов, а на поверхности минус 40. Это была существенная
для здешних мест разница. Она позволяла выжить. Федя подружился с
профессором из Ленинграда, у которого, как он сказал, были известные родители-
поэты. Отца его репрессировали, а мать постоянно преследовали, но не посадили.
Он написал в лагере со своим приятелем шуточную поэму на фене, и воровские
авторитеты его уважали и в обиду не давали. Профессор этот рассказывал очень
интересные вещи, которые Федя понимал наполовину.
- Вот ты, Федя, немец, - сказал как-то он, - а ты читал что-нибудь из немецкой
классики?
Федя покраснел и ответил, что читал только русскую и советскую литературу -
Горького, Толстого, Некрасова...
- Ну, вот и стыдно не знать своей национальной литературы, - сказал профессор, -
тут в библиотечке комбината я видел, есть Гете, Томас Манн и Гофман. Странно,
почему они остались - видно по недоразумению - ну, да ладно, почитай для начала
Гете, а если не поймешь ничего, то я тебе разъясню. Видишь ли, Гете - это
единственный в истории человек, в котором сочетались великий поэт, глубокий
мыслитель и выдающийся ученый. Мне до него, ох, как далеко, но он для меня как
факел. Представляешь, за что бы он ни брался, все у него выходило лучше, чем у
других и по-новому, как в поэзии. И в минералогии, и в ботанике, и зоологии, и
анатомии он сразу же шел по своему пути.
Федя ничего не знал про такие науки, но слушал профессора с интересом и с
уважением. На следующий вечер профессор дал Феде книжонку, и тот ночью,
накрывшись одеялом, зажигал лучину, делал отдушину, чтобы выходил дым, и