Не открывая глаз, Дайран вспоминал, как они целовались ночью - отчаянно, самозабвенно, до головокружения. Регда, оказывается, целовалась впервые в жизни, что немало его позабавило - лечить и хоронить умеет, а любить - нет. Но, впрочем, все это неважно, и он ласкал ее с самозабвением умирающего от жажды, добравшегося, наконец, до кружки с водой. Наверное, даже звезды завидовали им...
Какие у нее губы - мягкие, нежные, как лепестки цветков... Каким горячим и упругим стало враз ее тело... Он шептал ей нелепые и смешные признания - а она целовала его пальцы.
- Я люблю тебя... Я тебя люблю...
- Муж мой...
- Я тебя никому не отдам...
- Любимый...
Дайран протянул руку, чтобы погладить ее снова, но рука ощутила пустоту. Он лениво приоткрыл один глаз. Рядом лежит ее пояс, вышитый странным тревожным узором - ломкие линии, словно узор из трав. Ну, все ясно - одевается, наверное, в стороне или отошла умываться. Дайран тихонько погладил жесткие кожаные кольца.
Он не отдаст ее никому, никому. Он увезет ее в столицу, подаст в отставку, и они поженятся. Плевать, что скажут друзья и родичи - отец не осудит, а большего ему не нужно. Если будет надо, они уедут на юг и выстроят там дом. И у них родится дочь - маленькая девочка с такими же мягкими, как у Регды, волосами... и она тоже будет уметь оборачиваться - хоть птицей, хоть маленьким лисенком, какая разница...
Тихо как... Ни шороха, ни звука...
- Регда... - позвал Дайран, приподнимаясь на локте.
И вдруг вскочил.
Тихо как, тихо. Ну, конечно. Валяются у костра кандалы, на его плаще - ее пояс. А его пояса нигде нет. Она ушла. И этим оставленным ему подарком - простилась. Дайран рванулся было в чащу, крикнул: «Регда!». Где вы видели дочь леса, которая растеряется в лесу? Она ушла, когда он так непростительно дрых... Она не заблудится, найдет дорогу. Слава Богу, она ушла. Господи, почему она ушла? Они никогда не увидятся больше...
Рядом с поясом лежало птичье перо - серое, с темно-фиолетовой полосой у основания. Словно пролетала здесь птица... серая птица...
Дайран поднял перо и тихо погладил пальцами, сунул за пазуху. Поднял с земли пояс и дернул в сердцах, словно тот был виноват во всем, что теперь придется пережить ему - арест, суд, приговор, клеймо государственного преступника. Потом выругался и стал неторопливо одеваться.
Эпилог
- А мне плевать на то, что ты по званию старше, понял? Имел я твое звание с тобой вместе в том самом...
- Рядовой Ойолла!
- Да пошел ты...
Брен Дин-Ханна привык к такому разговору. Он уже давно ко всему привык. И к тому, что разжалованный из капитанов в рядовые Дайран Ойолла не пьет только на дежурстве или во время тревоги. И к тому, что из опасных вылазок его приходится едва ли не за уши вытягивать. Друг ротного командира Дин-Ханы искал смерти. Он искал ее с тех самых пор, как... с того проклятого задания, будь оно неладно. Брен знал, разумеется, обо всем достаточно подробно - до того момента, как Дайран обнаружил исчезновение своей пленницы и явился в Юккарем один. О том, что было после, слышал кратко или вовсе только догадывался. Арест, суд, лишение гражданских прав и лямка рядового навечно. Но вот почему Ойоллу не сослали еще дальше на север или не упекли на юг, на галеры, а оставили в этой хоть и дыре, но все-таки уже привычной, не знал. То ли родители вмешались. То ли суд решил, что все-таки достаточно... что вряд ли.
Дайран вернулся - и не вернулся. Он стал другим - совсем. Язвительный и беспечный парень превратился в молчаливого старика с пустыми глазами. На попытки разговорить - отмалчивался. На выговоры за излишнюю горячность или плевал, или матерился - вот как сейчас. Казалось, он ни минуты не желает находиться наедине с собой и ни секунды не терпит отдыха. Или пахать, чтобы ни о чем думать времени не было. Или свалиться, чтобы думать о чем-то уже не было сил. Или пить.
У него сейчас было восхитительное положение - дальше фронта не пошлют. Что могут сделать ему за пьянство? Разжаловать? Дальше некуда. Сослать? Так дальше тоже не особо есть куда, и так дыра. На гауптвахту посадить? Тоже мне, испугали...
Дайран знал это все прекрасно, и оттого или пил, или нарывался - на что угодно, на драку, в заварушку, на скандал. А в ответ на уговоры посылал Бренна по известному всем адресу.
Четвертые сутки Дайран сидел под арестом. Брен, разозленный, доведенный до отчаяния, пригрозил, что еще одна такая выходка - и он пишет рапорт, и пусть рядового Ойоллу или переводят, или он сам отдаст его под суд. Дайран ответил ему длинной матерной тирадой и отвернулся к стене.