— Не нужно, Макс, — шептал он растерянно, так, будто от Ковальски могло тут что-то зависеть. — Тебе еще слишком рано, слишком многое осталось… Макс…
Лицо мертвеца, в которого Экстер перекачивал магию, дышало полным презрением к стараниям директора. Экстер вливал в Ковальски жизнь — но жизнь уже вытекла с кровью, вылилась на плиты за бесконечные минуты пытки иглецом, и едва ли тут можно было исцелить хоть что-то, с любыми силами. Мечтатель, задыхаясь страшнее прежнего, расслабил руки, ладони бессильно проскользили по щекам Макса, по мокрой от крови одежде, опустились на такой же мокрый и скользкий пол…
Но рука трупа вдруг ожила и сжалась на запястье Экстера. Макс открыл глаза — живые и полные перегоревшей муки. Сразу же вслед за этим он попытался что-то сказать, но то, что вырвалось у него из горла, не могло даже претендовать на звук.
— Молчи, Макс, молчи, — прошептал Экстер. — Ты всё сделал, даже больше, чем все, не надо…
Дверь Особой Комнаты распахнулась. Оттуда сперва высунулся нос Гробовщика, а потом чья-то голова — и вот уже несмело один за другим начали появляться практеры и практиканты, которые не разбежались по мирам. Озз Фингал появился откуда-то, заохал и тоже опустился на колени рядом с Максом, раскрывая походную аптечку…
Макс все так же пытался произнести хоть что-нибудь, но из горла не вырывалось ни звука, и в глазах у него мало-помалу начало появляться отчаяние. Но тут рядом с Оззом возник обеспокоенный Скриптор — с запасной аптечкой и бинтами наперевес — и красно-черная ладонь Макса поймала практера за руку.
Скриптор взвизгнул, дернулся, но тут же обмяк, прикрыл глаза — и в воздухе начали проступать буквы: «Альтау. Бестия и остальные. Ему нужен ключник. Портал перед тоннелем».
Рука Макса отпустила Скриптора и, обмякнув, упала на пол. Экстер потянулся было, чтобы попытаться провести еще один сеанс магического целения, но его ладонь решительно оттолкнула в сторону другая, белая, женская, и теперь уже Лорелея опустилась на колени над Максом, пачкая свое светлое платье. Она не обратила внимания на суетящегося со склянками и целящими артефактами Озза, даже величественно кивнула, разрешая ему продолжать свое занятие — но никто больше к ней и Ковальски подойти так и не решился. Практеры и сотрудники осторожно огибали богиню, которая тихонько гладила иномирца-самозванца по щеке и, кажется, что-то шептала ему, но только без слов, одними губами.
Она не бросила ни единого взгляда в сторону директора, но Экстер попятился и почувствовал себя откровенно лишним, гораздо более лишним, чем Озз, или Скриптор, или любой из других учеников или артефакторов. Лишним — и непоправимо виноватым в том, что произошло.
Он сделал еще несколько шагов назад, покидая тоннель. Боковое зрение уловило уродливый амулет, висящий в воздухе, но Экстер не повернул голову, чтобы разглядеть его. Он так и смотрел на Лорелею, склонившуюся над Максом, на ее белое платье в его крови, и нервное дыхание Мечтателя все замедлялось и замедлялось, так, что начало казаться: он совсем не может дышать.
Откуда-то появился Вонда. Был ли он в Особой Комнате со всеми или где-то скрывался — никто так и не заметил, но он уже успел обшмыгать половину артефактория, рассмотреть, что, где и как, и начать жаловаться:
— Нежити-то дохлой во дворе, нежити! — голос кладовщика дрогнул. — А в кладовке у меня Гиацинт валяется, я сперва-то подумал, что тоже дохлый, а он как пошевелится, как застонет… так ведь и помереть недолго…
Он довольно небрежно окинул взглядом сцену, от которой не мог оторваться директор, и поинтересовался:
— Помрет?
— Ему не дадут умереть, — глухо ответил Мечтатель. Он растирал грудь так, будто только что получил в нее сильный удар.
— Паж-то, стало быть, у Холдона, как и остальные младенчики? Жалость-то какая! Ведь погибнут ни за что ни про что, а все такие молодые, ежели, конечно, для нас, стариков. Девочку-то как жаль, а на что она злыдню? Да все они ему зачем?
— Незачем, — голос Экстера стал немного выше и словно надломился. — Он не мог остаться рядом с артефакторием долго — и он забрал, кого успел, чтобы убить их по одному. Не сейчас. Когда истечет указанный срок и не придет тот, кому доверен ключ от Малой Комнаты…
— Вот ведь горе-то какое… — проныл Вонда и тут же закашлялся, как будто нытье царапало ему горло. Уточнил он уже делово: — Ведь он же не придет?
Экстер Мечтатель неопределенно повел подбородком.
— Он не придет, — с трудом выговорил он. — Но может прийти кто-нибудь другой. Вместо него…
— А, — сказал Вонда, и из него вдруг выветрилось нытье. — Я пойду, да.
— Зачем? Ты же знаешь, что это смерть для тебя.
Ученики старались огибать эту странную пару, да и остальные держались вдалеке, а то похватались бы за сердце, услышав такой тон от Вонды.
— Ты что же, хочешь, чтобы я еще страшнее заплатил за тот день?
Экстер не ответил: по-прежнему глядя на Лори и Макса, он наклонил голову, словно давая разрешение на что-то, о чем догадывался он один. Вонда молодцевато вытянулся и отряхнул свою старую куртку.
— Дело. Ну что, меч-то мне, может, взять или какое другое оружие?
Директор Одонара оглянулся на него — и в голубых глазах была болезненная, отчаянная решимость. Уголок рта покривился в горькой гримасе, которую даже близко нельзя было спутать с улыбкой.
— Сегодня оружия не нужно, Вонда. Возьми меня за руку.
Второй рукой директор Одонара поймал портал, оставленный Холдоном.
Глава 24. Солнце над чёрными ирисами
Что-то мягкое шлепнуло Кристо по физиономии. Он приоткрыл глаз и обнаружил на своей щеке крупный ирис.
Рядом еще один. Потом еще.
Невеселый голос Мелиты пропел:
— Солнце-солнце, поднимайся, петушок пропел давно…
Лицо Мелиты было сразу же над ним, а подумав немного, Кристо понял, что его голова лежит у нее на коленях.
Позиция неплохая, а вот положение, в котором они оказались…
— О-ох… — застонал Кристо, приоткрывая и второй глаз. — Когда это меня вырубило?
— Не берусь судить, — отозвалась рассудительная Мелита. — Кажется, когда они нас перебрасывали.
А разве перебрасывали? И чем — порталом? Точно, было дело — тащили их, стало быть, к площадке дракси, от Одонара подальше… потом ещё что-то налаживали эти, которые в синих плащах… артемаги, или кто они там. Потом как тряхануло, стиснуто, закрутило, как на внешнемирских каруселях, куда он как-то Дару затащил… Потом сдавило совсем и стало черным-чернёхонько. Ну да, ну да, через портал такой-то компанией и при таком-то раскладе! Бестия же говорила ещё — опасно сигать…
В нос Кристо сунулся еще один ирис — черный, и вопросы о том, где они, отвалились сами собой. Черные ирисы росли только в одном месте Целестии.
— Неймется, ему, жухляку, с этим полем… — просипел Кристо и принял сидячее положение.
Теперь наглые ирисы качались на уровне плеч и расходились во все стороны. Только чуть подальше, шагов за тридцать влево, в черное море врезалась напропалую белая и широкая длинная полоса, шла, изгибаясь, отмечая собой путь Солнечного Витязя в том бою…
А над головой было целестийское радостное солнце и нецелестийская серая радуга — жуткое сочетание.
Пленникам отвели что-то вроде вольера, над которым наверняка работал сам Холдон. Жемчужно-белая, светящаяся зимними узорами сетка висела в воздухе, огораживая пространство в сто шагов длиной и десять — шириной. Возле самой сетки, сложив руки на груди и пялясь на узоры, застыла Дара. Увидев Кристо и Мелиту, она мимолетом кивнула.
— Смеяться будете.
— Не будем, — заверили ее.
— Сколько нас здесь? — Дара обернулась, чтобы подсчитать. — Одиннадцать артемагов, четыре боевика, один паж Альтау…