Поцелуй получился не вполне родственный…
— Ну, показывай что обещал, — сказала Эсти.
Макс принёс рулон ватмана и развернул его на столе.
— Посмотри этот рисунок. Хотя ты видишь его впервые, но, думаю, легко разберёшься, — сказал он.
Эсти стала внимательно разглядывать генеалогическое древо. Лицо её сделалось серьёзным. Выражение игривости сменилось печальной задумчивостью.
— Боже мой, такая большая семья. Даже две семьи. Адлеров я почти не знаю. Но Ландау — это же мои родственники, самые близкие люди. И только мы с тобой остались. Кто-то ещё, кажется, живёт в Канаде. Теперь это как засохшее дерево, на котором чудом сохранились два зелёных листочка, ты и я, — говоря это, Эсти водила указательным пальцем по ватману, как бы прикасаясь к душам умерших. — Вот дедушка, бабушка, вот мои родители, а вот и я. А вот здесь ты. Да, засохшее дерево…
Внезапно у неё появилась идея.
— Знаешь что, Макс? Давай оживим его, вдохнём жизнь. Пусть зашумит листва, на ветвях запоют птицы.
— Что за романтическая фантазия? — удивился Макс.
— Дай мне карандаш, — попросила Эсти.
Она взяла карандаш и соединила большой дугой два прямоугольника на разных сторонах древа. В одном было написано «Эстер Ландау», в другом — «Макс Адлер». Потом на середине дуги нарисовала сердце.
— Так дети изображают любовь, — сказала она. — Вот видишь, дерево ожило. Любовь его оживила.
Эсти обняла Макса, и они застыли в долгом поцелуе.
— А теперь давай выпьем за память тех, кто погиб в Катастрофе.
Они выпили и помолчали.
— Ну, всё. Траурная церемония окончена. Покажи мне свою спальню, — скомандовала Эсти.
… Макс был тренированный мужчина. Любвеобильная искушённая Эльза старательно поддерживала его в хорошей форме. Но через несколько часов он вдруг почувствовал, что не выдерживает темп. А Эсти не проявляла ни малейших признаков усталости. Она была так же неутомима, как в самом начале, и требовала ещё и ещё. Её энергия была сравнима только с разнообразием ошеломительных поз, которыми она искусно владела.
— Боже мой, Эсти, где ты всему этому научилась? — с изумлением воскликнул Макс.
— У меня в этой области пи-эйч-ди[2], - рассмеялась она и проверила его готовность. — А ты, дружок, утомился. И твой дружок тоже. Ну что ж, идите примите холодный душ, освежите себя яблоками и подкрепите себя вином, как говорили наши древние предки. А я и моя подружка вас подождём.
Макс встал и нетвёрдой походкой направился в ванную. Когда через десять минут он вернулся в спальню, то увидел, что Эсти выполняет замысловатые упражнения по системе йоги. Только сейчас он рассмотрел как следует её изящную и очень женственную фигуру.
— Дорогая, неужели ты не устала? — удивился он.
— От чего я должна устать? От любви? От этого живительного эликсира? — искренне и просто сказала она. — Ну что, продолжим?
Через два часа Макс признал своё поражение и со смущённым видом сошёл с дистанции.
— Ultra posse nemo obligator, — сказал он.
— Что это значит?
— Это значит — никого нельзя обязать сверх его возможностей. Так считали древние римляне.
— Они были правы, — сказала Эсти. — Не переживай. Ты молодец, продержался дольше других.
— Это что — комплимент или пропуск в элитный клуб? — спросил Макс.
— И то и другое, — рассмеялась Эсти. — А если серьёзно, то никакого клуба нет. Есть опыт, соответствующий возрасту и некоторым особенностям анатомии. Вот и всё, что есть. Так что не пугайся и не преувеличивай. Давай немного поспим.
… Как обычно, Макс проснулся в шесть утра. Эсти уже лежала с открытыми глазами.
— Ты так сладко спал, что не решалась будить, — сказала она. — А теперь давай повторим пройденное. Нет ничего лучше любви на рассвете.
На этот раз Эсти продемонстрировала неподдельное глубокое чувство с продолжительными нежными ласками и поцелуями. Она называла это утончённым сексом.
— Ты необыкновенная женщина, — восхищённо сказал Макс. — Как же я теперь буду без тебя?
— Мы что-нибудь придумаем, — деловито ответила Эсти. — Можем встречаться в Европе, в Израиле. Ты ведь приедешь в Израиль?
— Возможно. Это зависит от того, как будет складываться совместная работа с «Дабл Эй».
— Есть проблемы?
— Пока нет.
— Макс, хочу спросить тебя. Но не подумай, что это имеет для меня какое-то значение. Ты богатый человек?
— Я состоятельный человек.
— В чём разница?
— Богатство — категория количественная, а состоятельность — качественная.
— Понятно. Тогда скажи мне, состоятельный человек, какие у нас планы на сегодня? После завтрака ты отправляешься на работу. А вечером?
— После завтрака мы с тобой едем на кладбище.
— Вот как. Ты решил похоронить нашу любовь?
Макс рассмеялся.
— Нет, это мы пока делать не будем. Сегодня открытие мемориала в память членов семей Адлер и Ландау, погибших в лагере смерти Маутхаузен. И поэтому твой приезд очень кстати.
— Что за мемориал? Ты мне ничего не говорил.
Макс рассказал о своём решении увековечить память погибших, о приобретении участка на кладбище и о главной идее архитектурного проекта.
— На днях строительство закончено. И сегодня официальное открытие с чтением поминальной молитвы. Мы должны быть там в одиннадцать. После этого заеду в офис на пару часов. А потом я в твоём распоряжении, дорогая.
— Макс, я очень взволнована. Это событие придаёт особый смысл и особый характер нашим отношениям. Ты мне нравишься всё больше и больше. Скажи, а почему ты решил построить мемориал именно сейчас, спустя столько времени после войны?
— Эсти, ты обратила внимание, что на некоторые твои вопросы я отвечаю двумя словами: «так сложилось»? Таков же ответ и на этот вопрос — так сложилось. Если вопросов больше нет, то давай завтракать.
Мемориал находился в западной части нового еврейского кладбища, рядом с протестантским участком. Он был сделан в виде серой гранитной стены, по краям которой возвышались две стелы из чёрного мрамора. Венчала стену необработанная базальтовая плита со сквозным вырезом в центре в форме шестиконечной звезды. Вырез был сделан под углом к зрителю, и небо в нём было такой же формы… На одной стеле были выгравированы с указанием возраста имена членов семьи Адлер, на другой — Ландау. Всего тридцать шесть имён. Под каждым списком — слова «Зихронам левраха»[3]. На гранитной стене надпись: «Умерщвлены в Маутхаузене в числе 38120 евреев, 1938 — 1945», а ниже изречение на иврите: «Воздастся кара за кровь невинных. Псалом 79».
Эсти внимательно осмотрела мемориал.
— Всё сделано достойно, сдержанно, с большим вкусом и тактом, — заключила она. — Без внешних эффектов. Но каждая деталь и каждое слово кричат. Молодец, Макс. Спасибо и от меня тоже.
— Рад, что тебе понравилось. Ты совершенно точно уловила главную идею мемориала. Да, каждое слово кричит, — повторил он и машинально добавил: — В начале было Слово…
— Да, в начале было Слово, — продолжила Эсти, — потом слово против слова, потом народ против народа, потом две Мировые, потом Холокост. Вот и вся история цивилизации от Иоанна до наших дней.
Макс был поражён таким ёмким и исчерпывающим экспромтом.
— За это ты заслуживаешь ещё одну докторскую степень, — сказал он.
Присутствующих было немного — глава Венской еврейской общины, его заместитель, трое руководителей «Хевра кадиша», раввин Самуэль Маркус, староста синагоги, архитектор и скульптор. Состоялась краткая церемония. Раввин Маркус прочитал поминальную молитву: «Итгадал вэ иткадаш шемей рабо…» — «Да возвеличится и освятится великое имя Его…» Перед уходом Эсти положила по небольшому камешку на горизонтальный выступ у подножья каждой стелы.
— Так это делается в Израиле, — объяснила она в ответ на недоуменный взгляд Макса. — По еврейской традиции возлагаются не цветы, а камешки.
Макс отвёз Эсти в гостиницу, и они договорились, что через два часа он заедет за ней.