- Раньше ты столько не болтал, - сказал Геныч. Пиявка не обиделся.
- Раньше я так много не пытался объяснить. Очень редко Читающий дает возможность сразу войти в новую жизнь. Чаще всего он оставляет тебя блевать, стонать, пытаться плакать и желать сдохнуть повторно. Говорят, что надо, чтобы ты понял. Не от страха головой кивал, не от отчаяния, а правда понял. Тогда Читающий может отправить на другой уровень. Там... другая работа, - Колян задумался, подбирая слова.
- Читающий дал мне ... почувствовать. Тебя будто отмывают, как старую кастрюлю. И ты учишься лучшему. Становишься лучше. И тогда ты отправляешься учить новый урок. Может быть, будешь жить лучше. Может, хуже. Но если все сделаешь в новой жизни правильно, сразу вернешься туда. Это как лестница, так сказал Читающий. На самой вершине - то, что нам не понять сейчас. Но чем выше поднимаешься, тем сильнее ты меняешься. Учишься любить. Сострадать. Понимать. Беречь.
- Не твой случай, я так понимаю, - Генычу казалось, что он сам становится серым, как трава. Как туман. Желание хорохориться, язвить и бравировать утекало, будто в Геныче проделали дыру.
- Не мой. Читающий сказал, что я не пойму, пока сам не пройду. Нельзя меня сейчас... отмыть. Я не знаю, как это возможно, но посылать они могут не только вперед, в будущее, как в киношках. Но и назад, - Пиявка взъерошил волосы ладонью и потер лоб.
- Знаешь, оказалось, что какие-то незыблемые ценности все-таки есть. А еще оказалось, что мы много себе придумываем. И позволяем. Сплошное... противоречие. Ужасные вещи случаются, но те, кто помогает сделать эти ужасные вещи... это мы, Геныч. Есть еще уровень ниже, но я не знаю, что за твари должны там обитать. Потому, что мы - те самые монстры из фильма ужасов. Помнишь, ты любил ужастики.
- Любил, - хмуро подтвердил Геныч.
- Ты Катьку помнишь? - неожиданно спросил Пиявка.
Геныч помнил что-то стеснительное, белокурое и очень молодое.
- Ну, допустим.
Рельсы. Рельсы. Из тумана и уходят в туман. А если идти по ним, долго-долго?
Пиявка глубоко вздохнул (мы же мертвецы, мертвецы. Зачем нам дышать?).
- Я думал, Читающий мне и ее припомнит. Что я ее брюхатую бросил. Ну как бросил. Ну не мог я тогда, не мог, помнишь? Я ее сосватал тогда, тому очкарику, он по ней со школы сох. А оказалось, что они до сих пор вместе. Еще двоих настрогали, ну ты прикинь? Не шикуют, но не бедствуют. Нормально живут. И тут же, прикинь, с мужиком тут одним как-то разговор завел. Он умер на десять лет раньше меня. У него то же самое, такая же история, а прилетело за нее по полной. Вот как тут угадать, а? А, Геныч, а ведь ей тоже история эта была уроком. Могла и не пойти за очкарика-то. А может, уроком не была, может, это я сам все сделал и в ее жизнь влез. Как угадать? Они ж молчат, Читающие, молчат. Как жить, если по совести и правилам - не всегда значит верно, но иногда, если не по совести, то прямиком в ад?
-Что будет, если долго идти вперед, по рельсам? - спросил Геныч, вглядываясь в туман
- Насильников тут тьма, - не мог остановиться Пиявка.- Педофилы шастают. Думаю, вонять им и выть как этому, из концлагеря. Веками. Только тут даже зарубок на столбе не сделать. Матери тут, детей на смерть бросившие. Ходят, ищут. Кто на морозе оставила, кто под крыльцо схоронила. Все тут. До одной.
- С-сволочи, - сорвался Колян на мучительный стон. - Моя меня в год на пороге детдома оставила. Думаешь, здесь она? Не нашел. Не нашел, я-то не умер, я просто жил как плесень. Как ненавидимая всеми плесень.
Геныч с тревогой посмотрел на Пиявку. Тот хватал воздух ртом как рыба на берегу, только что не бился о перрон.
- Помнишь, помнишь мужика того? Губошлепый такой, добродушный? Бизнес они с Петром Семенычем делали, помнишь?
- Помню, - Геныч как загипнотизированный смотрел на вытаращенные глаза Пиявки, не находя в себе сил шевельнуть и пальцем. Пиявка начал хрипеть и задыхаться. Мертвецы не должны этого уметь, но Колян, выходит, умел.
- Вы еще ржали тогда, что я его шею еле-еле обхватил... - слова с трудом проталкивались языком сквозь зубы, словно стали твердые как камушки, как галька.
- А ... он... жив был еще... Пока в машине везли. К реке. Знаешь, о ком думал? О матери. О, мать его...И там галька еще была, на берегу. Помнишь?
Приступ прошел так же внезапно, как начался. Пиявка выпрямился, откашлялся и заговорил ровным тоном, будто и не произошло ничего. Только что хрипел как сломанная кукла, та, дурацкая, которая умела закрывать глаза и говорить «мама», если ее наклонить. А теперь раз - и снова человек. Мертвый, а и не скажешь.
- Я не помню, - соврал Геныч. Ему показалось на миг, что его ног коснулась холодная речная волна. Пиявка на ответ внимания даже не обратил, торопясь выговориться.