Восстание вспыхнуло спонтанно, опережая директивы Сербского верховного командования и планы главнокомандующего Солунским фронтом генерала Саррайля. В его основе было желание поскорее освободиться[417]. повстанческая армия насчитывала почти 13 тысяч бойцов. Ее действие разрушило планы по созданию так называемой «Болгар-Моравы», всполошило все вражеские тылы и помешало оккупантам осуществлять реквизиции продовольствия на этой территории. Между тем, оказалось, что Коста Печанац был не в состоянии ни направлять повстанческие действия, ни согласовывать их с имеющимися планами союзников Если учитывать стратегический аспект, восстание было поднято преждевременно и не сопровождалось наступательными действиями на Солунском фронте, которые бы использовали его потенциал. При большой поддержке населения повстанцы все же освободили Куршумлию, Прокупле, Лебане, Пусту Реку и части Нишского, Враньского и Рашкского округов, создав угрозу германско-болгарским коммуникациям в долинах Mopавы, Нишавы и Вардара. Область, которую повстанцы контролировали, была окружена территориями, на которых не чувствовалась власть оккупантов, но и влияние повстанческих сил тоже. Оккупационные власти на подавление восстания собрали около 30 000 солдат. Наряду с болгарскими частями были задействованы и австро-венгерские. О серьезности ситуации, в которой оказались Центральные силы на Балканах, свидетельствовал и тот факт, что ряд подразделений, участвовавших в подавлении восстания, был переброшен с фронта на Соче[418].
Бои начались 8 марта и длились до 25 марта 1917 года. После этого еще происходили спорадические столкновения с меньшими группами повстанцев. А расправах над ними и над гражданским населением была проявлена чрезвычайная жестокость. Сжигались целые и жестоким наказаниям подвергалось все население. При подавлении восстания в марте 1917 года болгарские оккупанты убили около 20 000 сербских гражданских лиц. Предводитель восстания Коста Воинович был ликвидирован в декабре 1917 года, но это не стало концом сопротивления[419].
Военно-политическое положение, в котором Сербия находилась в 1917 году, вынудило Николу Пашича несколько отступить от мнения о том, что именно она должна создавать югославянское государство и формировать его внутренне устроение. Нужно было преодолеть неблагоприятные международные условия, которые возникли после Февральской революции в России, осмыслить перемены, вызванные падением царизма и выходом на историческую сцену «крайне неразумных элементов», как Никола Пашич называл большевиков, приобрести благосклонность нового военного союзника — США, развеять сомнения союзников относительно намерений Сербии и возможностей объединения югославян, убедиться в том, что Центральные державы не потерпели военного разгрома и что о распаде Австро-Венгерской монархии мало кто думает. Было ясно, что военную программу Сербии впредь нужно реализовывать без опоры на «могущественную славянскую защитницу». Видя беспомощность новых властей России, Никола Пашич с осторожностью следил за тем, что происходило, сохраняя осмотрительность по отношению к их заявлениям о желании «освободить подчиненные народы Австро-Венгрии», о создании Югославии и защите Сербии от германской опасности в будущем. Сам по себе красноречивым являлся уже тот факт, что он без ведома Петрограда организовал Корфскую конференцию[420].
Различия, проявлявшиеся у сербского правительства и Югославянского комитета во взглядах на добровольческий вопрос, довел до кульминации кризис в дискуссиях по поводу способа объединения и характера внутреннего устройства будущего государства. Сербия не отказалась от тех представлений о государственности, которые были провозглашены в военной программе в декабре 1914 года. Весной 1917 гада Никола Пашич держался позиции, что Сербия — «носитель нашей общей идеи, ее официальный и ответственный представитель перед нашими союзниками и всем остальным миром». При этом он готов был воздать должное Югославянскому комитету за его «патриотическую и священную работу». Но сопротивление было и с другой стороны. Анте Трумбич утверждал, что «Сербия с ее людьми имеет сотню недостатков», но и признал: «ни одна из наших стран не способна быть таким кровавым Пьемонтом нашей эпопеи, как она». Несмотря на все разногласия, обстоятельства вынудили Николу Пашича и Анте Трумбича в некоторой мере сблизить свои позиции[421].
417
Сам Коста Воинович после подавления восстания в апреле 1917 года болгарскому поручику Генчову, коменданту села Блажева, написал: «Сербский народ рабствовал пятьсот лет, но все же стал свободным, да если и еще столько же будет рабствовать, все равно не может и не смеет потерять надежду, что скоро станет свободным. И пока мы не станем свободными, не перестанут появляться люди, которые будут идти в народ и напоминать ему, что пора самим освобождаться, как это наши предки делали, так что если не будет Воиновича, будут другие» (Цит. по: М. Перовић,
419
Подробнее см.: А. Митровић,