Нераздельность идеалов и целей, благодаря которым их можно достичь, была характерна для политиков из Самостоятельной радикальной партии. В их видении будущего сопрягались демократия, социальная справедливость и национальное освобождение. Объединение они считали необходимостью, отмечая, что оно «лучше, нежели прозябание и вымирание в этой тюрьме, которая завтра бы называлась (отчасти) реставрированной Сербией, навсегда отделенной от остальных частей, которые неизбежно должны были бы повернуться к новому центру». Югославянство ими воспринималось как «conditio sine qua non будущего», как «спасительную идею», во имя которой они были готовы на растворение сербства. Сербию они считали «страной миссии», но под этим имели в виду не претензии политических элит на территории и могущество, а для них это была «неосознанно мощная идея и воля всего народа». B военные годы они были противниками концепции объединения, которую радикалы выражали лозунгом: «С Сербией, от Сербии и вокруг Сербии» («Са Србиjом, од Србиjе и око Србиjе»). А в то же время были убеждены, что национальные интересы югославян могут «солидаризироваться с интересами Западной Европы». Они отстаивали принцип демократии, равноправия и самоопределения. Для них объединение было «условием жизни», возможностью, чтобы «атмосфера очистилась и продезинфицировалась», когда откроются «широкие горизонты». Выступая за равноправное объединение, некоторые из них имели в виду федеративное, да и республиканское, устроение будущего государства.
В спорах по поводу центpализма, федерализма, самоуправляющихся областей и других форм внутреннего устроения выражалось много полярных мнений. Выдающийся ученый Йован Цвиич выступал за югославскую федерацию американского типа и формирование, со временем, «югославянской цивилизации». Любомир Стоянович придерживался мнения, что необходимо создать федеративную республику, которая бы состояла из Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговины, Хорватии в границах прежней бановины, Далмации, Словении, Баната и Бачки. Коста Кумануди и Милан Грол считали, что нужно создать федерацию, которая бы переросла в балканскую. Божидар Маркович определял объединение в свободное и независимое государство как идеал «всего нашего народа», придерживаясь позиции, что сербы, хорваты и словенцы должны быть «в одинаковой степени… державотворными элементами будущего государства». По его мнению, «лишь при сотрудничестве всех, представляющих все края, можно сформировать основательное государство». Югославянская молодежь, в первые военные годы придерживавшаяся линии централизма-унитаризма, в последний год войны склонилась к федеративному решению. Партии социал-демократической ориентации требовали создания «Югославянской федеративной республики». Декларационно это движение стояло на позициях народного единства и самоопределения народов, желая независимости и государства, устроенного на демократических основах[441].
В то время как на фронтах сохранялось относительное спокойствие, а сербская и югославянская эмиграция вела споры по поводу характера будущего государственного содружества, Сербия жила в голоде, нужде и страхе. Военные власти предприняли некоторые меры по организации производства для военных нужд, прилагая усилия, чтобы на территории Сербии все время сохранялась производственная активность, способность обеспечивать оккупационные войска, а производимые излишки передавались Монархии и шли на обеспечение собственного населения. Чтобы выполнять названные задачи в условиях значительно сократившейся численности населения и рабочей силы, тягового скота, сельскохозяйственных орудий, промышленного оборудования и объемов сырья, оккупационные органы прибегали к террору, все более жестокому, поскольку Монархия сталкивалась со все большими трудностями[442].
Из-за голода, который зимой и весной 1918 года стал угрожать Вене и другим городам Австро-Венгрии, оккупационные власти в Сербии стали требовать, чтобы в рамках обязательного откупа был поставлен дополнительно миллион квинталов зерна. С этой целью был введен строжайший контроль за объемами урожая как собранного, так и предстоящего. Сельскохозяйственное производство требовалось поднять и непосредственно использовать на нужды оккупатора. Любое «попустительство или небрежение» в контроле за ним строжайше карались. Результатом таких методов работы в течение летних и осенних месяцев 1918 года явилась поставка 11 478 вагонов хлебного зерна, 470 вагонов сушеных продуктов, 42 вагона фасоли, 1 140 вагонов картофеля, 6–7 000 вагонов кукурузы и около миллиона квинталов говяжьего, бараньего и свиного мяса. Оккупационными властями широко эксплуатировались леса и рудные богатства. Из совокупных материальных богатств Сербии, которые на начало войны оценивались в 11 миллиардов динаров, за войну было уничтожено, разграблено и реквизировано на сумму около семи миллиардов. Грабеж сельскохозяйственных и остальных продуктов производства прикрывался пропагандистской кампанией: дескать, в этой оккупированной, «пацифицированной» стране жили лучше, чем в государствах, которые вели войну. Этим оправдывалось и уменьшение на 50 % квот, предписывавшихся для снабжения местного населения[443].
441
Божидар В. Марковић,
442
Согласно имеющимся данным, в 1914 году урожай зерновых в Австро-Венгрии составлял 46,5 миллионов квинталов. На следующий год производство снизилось на 24,4 миллиона квинталов или на 52 % от прежнего. После открытия фронта в Галиции дефицит зерновых культур в 1916 и 1917 годах составлял приблизительно 37 миллионов квинталов, а в 1918 году — даже 47,5 миллионов квинталов (Д. Милић,