«Я пришел к выводу, что Югославия, не входившая ни в Варшавский, ни в Атлантический пакт, осталась в стороне от вооружения, которым располагали эти две крупные коалиции. Например, офицеры имели смутные представления о крылатых, управляемых и баллистических ракетах. И когда я выступал с многочасовой лекцией на эту тему, вошел офицер и что-то прошептал на ухо генералу Младичу, который подошел ко мне и сказал:
— Извините, Пьер — так он меня называл — произошло столкновение между хорватами и мусульманами, меня просят найти грузовики, чтобы оттуда вывезти хорватских мирных жителей.
Передо мной был очень человечный генерал, чья гуманность проявилась ещё больше, когда мы с ним увиделись снова — при освобождении двух французских летчиков, сбитых и взятых в плен, когда НАТО бомбила сербов в начале сентября 1995 г. Во время встречи, проходившей в его командном центре, он не только ничего не требовал, но, наоборот, с огромным достоинством, сказал:
— У меня болезненное противостояние с французами, неприемлемое для наших двух народов: генерал Жанвье злонамеренно разрушил мою родную деревню, он преследует меня, даже пытается сбить мой вертолет. Но если бы французское правительство согласилось прислать подобного мне офицера, которого моя армия приняла бы с почестями и с кем бы мы обменялись рукопожатием перед строем, я передал бы ему пленных. Я прошу только этого и ничего больше.
Я ему ответил:
— Генерал, это действительно благородно, я считаю, что моя миссия окончена, и я могу вернуться в Париж.
На что он заметил:
— Вы намучались за пять-шесть часов езды по нашим разбитым дорогам, которые подверглись бомбардировке со стороны НАТО, поэтому я дам Вам свой вертолет. Но, смотрите, по возможности летите низко, чтобы генерал Жанвье Вас не сбил.
Вот так я прибыл в Белград всего за сорок пять минут, вместо пяти-шести часов.
Бечирович: Тем не менее французское правительство, зная о Вашей дружбе с генералом Младичем, доверило Вам эту тайную миссию, но умолчало о её успешном завершении, что позволило каким-то сомнительным личностям присвоить себе заслугу освобождения двух летчиков и одновременно извлечь из этого материальную выгоду.
Галуа: Конечно, когда человек из правительства пришел просить меня выполнить эту миссию, я не знал, что срываю какие-то планы. И только позже я узнал, что существует целая «индустрия» заложников, что на заложниках можно заработать. Например, запускается информация, что заложники могут быть освобождены только за огромный выкуп, что конечно, не так, но даёт возможность официально вынуть деньги из государственной казны и положить к себе в карман. Я предполагаю, что так и произошло, потому что распространились слухи, что Младич выдвинул финансовые требования, просил оружие и тому подобное, хотя всё сводилось к рукопожатию двух офицеров перед строем. Я тогда не знал, что правительство хотело накануне окончательного подписания Дейтонских соглашений в Париже 14 декабря 1995 г. выдвинуть ультиматум генералу Младичу и таким путём приписать себе освобождение двух летчиков. Освобождение, оговоренное 15 ноября, когда я был в Пале, но осуществлённое только через месяц. Когда я вернулся, мне этот идиот Шарль Мийон, в то время — министр обороны, даже запретил сообщать новость их семьям.
Бечирович: Ясно, что правительство, утаив результат Вашей миссии, также хотело утаить и великодушный жест генерала Младича, дабы представить его в глазах общественности монстром. С другой стороны, это было бы неполиткорректно, если бы стало известно, что друг сербов, пусть даже и генерал Галуа, которому Франция и так обязана, сыграл главную роль в благополучной развязке этой ситуации.
Галуа: Это правда, что все газеты: «Монд», «Либерасьон», «Фигаро» — распространили историю, что Младич выдвигал различные требования за освобождение пилотов. Один журналист из Фигаро зашел так далеко, что написал в прессе, будто я заявил, что требования Младича неприемлемы, чего я, конечно, никогда не говорил и даже не встречался с тем репортером. Это был чистый вымысел.
Бечирович: Известное международное сообщество использует генерала Младича для шантажа Сербии — ещё одного в ряду многих — так что известные сербские официальные лица постоянно призывают Младича пожертвовать собой и сдаться Гаагскому трибуналу, несмотря на печальную судьбу, которую он уготовил Милошевичу и другим сербским подсудимым.
Галуа: Сербское правительство, в своё время выдавшее Милошевича Гааге, тем самым погубило свою репутацию. На мой взгляд, это был некрасивый жест, тем более, что свержение Милошевича и его арест, по сути, были куплены. За несколько недель до его падения правительство США публично признаёт, что вложило в это семьдесят семь миллионов долларов… То же самое и с Младичем. Почему? Потому что накануне совершенно незаконного нападения на Сербию, вопреки всем принципам международного права, после бомбардировки Республики Сербской, а затем и Сербии, совершённой в самом глубоком противоречии с законом, необходимо было это оправдать, очернив в то же время сербский народ и его лидеров. Отсюда и истории о Сребренице, Маркале, Рачаке, и обращение с несчастными сербами, оказавшимися в гаагской тюрьме, для того, чтобы мир убедился в предполагаемой вине сербов, хотя они не делали ничего, кроме защиты своей земли, на которой жили на протяжении веков».
Свою миссию и пребывание у генерала Младича генерал Галуа подробно описал в книге «От воинской чести до политической жути».
«Мы приехали к генералу Младичу, где были сердечно встречены в довольно бедной обстановке. Во время нашей встречи Младич резко критиковал поведение Франции:
«Франция повела себя как агрессор по отношению к сербам, которые живут на 64 % территории Боснии и Герцеговины. Они защищают свою территорию, землю, на которой живут и которую у них хотят отнять, поэтому они никак не могут быть агрессорами в собственном доме.
Почему Париж, заодно с немцами и американцами хочет заставить их зависеть от мусульман и Сараево? Почему сербов обвиняют в осаде Сараево, того самого Сараево, в котором десятки тысяч его жителей-сербов остались в окружении хорватов и мусульман?
Разве у сербов нет права — подобно словенцам, хорватам, боснийским мусульманам — на независимость на своей собственной земле или в кварталах Сараево, где они жили на протяжении веков и живут до сих пор? Почему французы бомбят сербов, которые всегда были их союзниками?
Силы быстрого реагирования действовали убийственно, смертельно, не различая военных и гражданских объектов, фактически участвуя в мусульманской войне против сербов. Что французы получат от установления второго мусульманского режима на Балканах?
Как государство, позиционирующее себя как светское, может участвовать в войне, имеющей целью формирование религиозного государства, причем фундаменталистского, к тому же на территории, где такого государства никогда не было?»
Лавина критики длилась долго. Потом он сказал:
— Прежде чем я дам ответ на вопрос, который вы хотите задать и из-за которого вы приехали в этот край, опустошённый вашими самолётами, я хочу вам показать, в какую пустошь превратили ваши пилоты мою родину, Калиновик, помеченный вашим генералом Жанвье как цель для бомбардировки НАТО, хотя он и не был военным объектом!
И мы отправились в Калиновик. В нескольких километрах, на широкой поляне в горах, я вижу группу людей среди свежих руин. Некоторые разрушенные дома уже ремонтировались. Потом по порядку видим: ферма, продовольственные магазины, мясная лавка, сборные дома для беженцев, присланные голландцами, — всё выжжено и уничтожено.
Генерал Младич не щадил меня, показывая разрушительные картины. Ступая по грязи, снегу и гари, проходя мимо сломанных сосен, разбитых и разбросанных ударной волной разрушительной бомбардировки автомашин, я погрузился в размышления об изуродованной взрывами стране… Это было действительно печальное зрелище.
— Было восемьдесят погибших, — сказал Младич. — Теперь, когда вы видели часть того, как вели себя по отношению к нам летчики союзников — в том числе и французские — я отвечу на вопрос, который вас так беспокоит.