Поздно ночью, когда я добрался до командного пункта 2-го Краинского корпуса, который находился на Оштрелье, то, как того требует воинский устав, явился к командиру корпуса генералу Боричу, при котором я тогда был помощником по морали, религиозным и правовым вопросам. Когда Младич, находившийся тогда у Борича, увидел меня, такого грязного и мокрого, то сказал:
— Смотри, Борич, эти политработники всех переживут! Я-то думал, он погиб, когда сегодня куда-то пропал.
А я думал, он меня похвалит! Признаюсь, я был немало разочарован.
Позже мне говорили, что это знакомство побудило Младича сделать меня своим помощником. На Коллегии он спросил:
— А что это за Шкрбич? Кто его знает?
Ему ответили, что это именно тот, кому он сказал «какого… идёшь на войну, если нет оружия?».
— А! Он будет моим помощником! — говорят, заключил Младич. Так и случилось уже в июне 1994 г.
Сразу после вступления в должность в Главном штабе я оказался с Младичем в западной части Республики Сербской вместе с еще несколькими офицерами из Главного штаба. Мы объезжали какие-то части на том участке фронта. Я удивился, когда Младич сказал мне, что мы будем ночевать с ним в Доме Армии в Баня-Луке. Мы спали в каких-то помещениях, которые назывались «военными апартаментами». Каждый жил в своей комнате, а сапоги выставляли в коридор. Это было в августе и, как я помню, было очень жарко. Я надевал шерстяные носки в военные сапоги. Чтобы не позориться, что ношу теплые носки в разгар лета, я не хотел оставлять их на сапогах, как обычно делалось, а убрал к себе. Когда же я встал утром, то увидел на сапогах Младича шерстяные носки. Мне было приятно, что я не единственный, кто носит шерстяные носки летом, как и все жители моего родного края (Гламоча).
В те дни для переговоров с Младичем должен был прибыть американский генерал Уэсли Кларк. Насколько я мог судить, для Младича это не было главным событием. Его гораздо больше интересовало состояние дел на фронте, но он допускал никаких импровизаций и приказал, что нужно подготовить к данной встрече. А когда утром отправлялся на фронт, сказал:
— Шкрбо, в связи со встречей с Кларком проверь то, то и то…
— Извините, шеф, — отвечаю, — я это должен записать.
А он отвечает:
— Умный записывает, а дурак идёт и делает, — шутя на свой счёт. Оделся и отправился на фронт, не сомневаясь, что всё будет сделано так, как он приказал. Я предложил ему написать на пистолете, предназначенном в подарок генералу Кларку, посвящение «от командующего генерала Младича». Он спросил, а почему не «От Армии Республики Сербской генералу Кларку»? Я ответил, что западные люди ценят индивидуализм и больше любят, чтобы что-то исходило от личности, а не от какого-то бюрократического института. Видимо, Младич согласился с моим объяснением, потому что на пистолете, который был подарен Уэсли Кларку, написали: «От командующего генерала Младича», насколько я сейчас помню. Где-то я читал, что сейчас этот пистолет находится в Пентагоне вместе с фуражкой, которой Младич обменялся с Кларком. Однако разговор с Кларком, на котором и я присутствовал, был отнюдь не приятным. Младич говорил о сербской истории, а Кларк грозил бомбардировками.
Посещая расположение частей 2-го Краинского корпуса я испытал много такого, что можно считать образцовым обучением для любого офицера. Младич умел и покритиковать, и похвалить, и отругать, если что-то не так, и показать, как надо, причём всё это в самых опасных местах. Бойцам над Отокой он сказал, что у них не очень хорошая позиция. Затем вместе с несколькими генералами перешёл передовую линию и выбрал другую, намного более удобную по отношению к позициям противника, которая давала гораздо большую возможность обзора и позволяла лучше маскироваться.
В другой раз мы двигались вдоль леса к пункту обзора вражеских позиций. Младич шёл прямо по лугу, а мы, генералы, полковники и подполковники, по опушке леса. Я подумал, что наше передвижение по всем правилам Младич может принять за трусость. Подошёл к нему и стоя рядом посмотрел, что он там разглядывает в бинокль. Он строго спросил меня:
— Что с тобой? Ты на экскурсии или на боевых позициях? Ложись!
Я тут же залёг возле какого-то куста, воспользовавшись межой, как защитой, а Младич продолжал стоять и смотреть в бинокль, как ни в чём не бывало.
Как-то мы на внедорожниках поехали на гребень горы. Остановились, а Младич разговорился с какой-то женщиной, которая шла по дороге с дочерью. Мать объяснила, что дочка больна, а до ближайшей автобусной остановки около 20 км, и они собираются идти пешком, потому что вряд ли найдут здесь какой-то транспорт. Младич приказал водителю отвезти их, а на вопрос одного из полковников «А как же мы?» ответил: «Пешком».
Подошли мы как-то к реке. Кажется, это была Уна. Младич сказал:
— Купаться!
Мы отвечаем, что не готовы к этому, ни у кого нет плавок.
— Ну и что? Купайтесь в обычных трусах, — отрезал Младич. Мы выкупались в нескольких километрах от передовой, потом поели каких-то консервов, обсохли, немного отдохнули. Поскольку день у нас был довольно напряжённый, я надеялся, что мы пойдём в какой-нибудь штаб и отдохнём. Но нет, Младич отвёз нас в Новиградскую бригаду! Выслушал краткий рапорт, и уже в сумерках пошли на передовую.
— Где тут минные поля и есть ли у вас их план? — спросил он старшего сержанта, которого мы застали в землянке.
— Нет, — ответил тот.
— Тогда вы идите первыми, а мы за вами — и вперёд!
Уже была ночь, а мы двинулись по довольно крутой местности вперёд, пройдя примерно 4–6 км. А когда вернулись, Младич приказал командиру бригады:
— Завтра до 6:00 переведёшь бригаду туда, где мы были с этими генералами (кажется, это были генералы Борич и Талич. А может быть, и Нинкович).
Как-то мы выехали из Хан-Пиеска в Баня-Луку на «пухе» Младича.
Как-то на подъезде к Миличам он приказал водителю свернуть к каким-то большим сооружениям. Я сказал, что у нас нет времени задерживаться, но Младич ответил:
— Шкрбо, это ферма, где разводят кур-несушек. Как мы накормим армию, если и об этом не позаботимся?
Директор любезно встретил нас в скромном кабинете и предложил кофе. Младич отказался и сразу велел идти на ферму. По дороге расспрашивал, сколько у него кур-несушек. Директор отвечал:
— 28 тысяч.
— А почему не 30 тысяч, как я тебе говорил?
— Это не так просто, генерал, вы недостаточно разбираетесь в этом виде производства, — оправдывался директор.
Младич не обратил внимания на его возражения, а холодно сказал, что к следующему посещению, а оно может быть очень скоро, должно быть 32 тысячи, и что он лично сделает всё, чтобы это обеспечить. Так и получилось, хотя директор упорно стоял на своём, что в военных условиях такое невозможно.
В птичнике Младича с радостью и восторгом встретили работницы. Он каждой пожал руку. Пошли по ангару. Когда стали возвращаться, на выходе с птицефермы сотрудники преподнесли ему по коробке яиц. Младич молча взял их и тут же вернул им этот подарок, сказав:
— Несите это к себе домой и кормите детей и наших бойцов — ваших мужей, а вы, директор, не забирайте это у них. Потому что это мой подарок им и их семьям.
Нечто подобное произошло и на животноводческой ферме в Соколаце. Мы тогда возвращались с передовой и часа в два ночи свернули на ферму, которую Младич восстановил уже во время войны. До этого она была полностью уничтожена и заброшена. Разбудили капитана, директора фермы. И Младич тогда сказал, к моему большому удивлению:
— Пойдём кормить коров.
Я не понимал, как это в два часа ночи мы пойдём кормить коров, что и высказал ему.
— Шкрбо, пусть и коровы знают, что приехал генерал. А как они узнают, если мы их не покормим?
Ни от какого его задания отказаться было невозможно, даже от кормления коров, хотя ты и генерал.