— Десятка пик — «большие неприятности», — прочел Тай, — а двойка треф — «два дня или две недели спустя».
— Два дня! — крикнула Бонни. — Пятница — это 15-е, а маму убили в воскресенье, 17-го!
— А в воскресенье, 17-го, на летном поле я видел, как Клотильда принесла третий конверт, — продолжал Эллери. — И после того как ваша мама его выбросила, я подобрал его. В нем лежала разорванная надвое восьмерка пик. Если вы посмотрите на примечание внизу, то увидите, что разорванная пополам карта имеет противоположный смысл. Заметьте, что конверт с разорванной картой Блит получила всего за несколько минут до угона самолета. А целая восьмерка пик означает «опасность будет предотвращена»!
— Ну это уж из разряда детских глупостей, — не совсем уверенно произнес Батчер. — Совершенно неправдоподобно.
— И однако же правда, — пожал плечами Эллери. — А сегодня Бонни передала мне последнее послание — конверт с девяткой треф. Эта карта означает «последнее предупреждение». И вот это-то, Батч, действительно выглядит полнейшим бредом, поскольку было отправлено через два дня после смерти Блит.
Вундеркинд разозлился.
— И до сих пор все это смотрелось как чушь собачья, но уж последнее… Да разве можно принимать эту муру всерьез? Но если вам так хочется, то придется допустить, что тот, кто послал Блит последний концерт, еще не знал, что ее отравили. А поскольку очевидно, что все послания — дело рук одного персонажа, то я считаю, что им вообще нельзя доверять. Лью тоже решил поглумиться:
— Да, нелепей не придумаешь. Явно сбрендил мужик. Эллери, а где ты откопал эту опись?
— В костюмерной Джона Ройла, — ответил мистер Квин и снял с пишущей машинки крышку. — Более того, если вы внимательно посмотрите образец, только что отпечатанный мной на этой машинке, и сравните его со шрифтом на желтом листе, то вам бросятся в глаза совершенно одинаковые повреждения на строчных знаках «х» и «р». Абсолютно идентичные, — повторил он со странной ноткой, схватил со стола Батчера большое увеличительное стекло и вперился в сомнительные литеры. А засечки-то свежие! Тем не менее он спокойно положил лупу и сказал обыденно: — Да, так оно и есть. Эта таблица значений карт напечатана на машинке Джона Ройла. Тай, она действительно вашего отца?
— Да. Да, конечно, — сказал Тай и отвернулся.
— Машинка Джека? — удивился Батчер.
— Так-так, — фыркнул Лью. — И что это ему захотелось поиграть в карты?
Смешок повис в тишине, и Лью с опаской покосился на Бонни.
— Значит, таблица напечатана на машинке Джона Ройла… — осипшим вдруг голосом произнесла девушка. — Вы уверены?
— Абсолютно. Шрифты говорят так же точно, как отпечатки пальцев.
— Тай Ройл, ты слышал? — спросила Бонни. — Ты слышал, что сказал мистер Квин?
— Чего ты от меня хочешь? — не оборачиваясь, огрызнулся Тай.
— Чего я от тебя хочу? — взвизгнула Бонни. — Я хочу, чтобы ты повернулся и посмотрел мне в глаза! Твой отец напечатал это. Он посылал моей маме карты. Это он убил ее! Твой отец!
Тай повернулся. Он был оскорблен, лицо окаменело.
— У тебя истерика, а то бы ты понимала, насколько глупо твое обвинение!
— Ах так! — не унималась Бонни. — Я подозревала, что за его внезапным порывом жениться на маме что-то скрывается. Сделать предложение после стольких лет ненависти! Теперь я знаю, что он все время лгал, он вел свою игру — да, Лью, он и правда играл, но только в чудовищную игру, — а сам готовил себе прикрытие. Помолвка, свадьба, предложение провести медовый месяц у моего деда — это все ловушка! Он нанял кого-то, чтобы угнать самолет, и отравил ее!
— И себя тоже, ты не забыла? — Тай был в холодном бешенстве.
— Да, потому что, когда до него дошло, какое ужасное преступление совершил, он поддался единственному в своей жизни благородному импульсу и покончил с собой.
— Бонни, я не намерен сражаться с тобой, — приглушенно сказал Тай.
— Враги… Два врага! Все верно! Это ты и твой отец! Боже, какую миленькую любовную сцену ты вчера изобразил… Думаешь, ты тоже очень ловкий. Ты знаешь, что он убийца, и пытаешься его выгородить. А может быть, ты сам и помогал ему.
Тай сжал кулаки; через секунду разжал пальцы и потер кисти, как будто снимая боль; потом развернулся и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.
Бонни, рыдая, кинулась на грудь Батчеру.
Вернувшись домой, Бонни сразу ушла к себе и легла на кровать, как была, в одежде. Голова болела страшно, и в темном уголку этой боли пульсировало удивление: Бонни сама себя не понимала, сама себе не верила. Неужели все так и есть? И возможно ли это вообще? А вчера, когда он говорил, что любит ее, разве он играл? Она могла бы поклясться… Нет, все факты против него. Кто мог рассказать Пауле Перис об их примирении? Только Тай. И это после того, как она умоляла его ничего никому… Да еще этот листок.