— Этот малый как привидение. Мы уж все перерыли. У меня руки опускаются. Ты знаешь, Алессандро чист?
— Чист? — Эллери поднял брови.
— Сто десять тысяч Джон ему точно вернул.
— А что, Джону было чем?
Инспектор подозрительно посмотрел на Эллери:
— Значит, тебе известно!
— Мне-то известно, но как ты об этом узнал?
— Проверил банковские счета и выяснил, что в четверг утром, 14-го числа, он обналичил чек на сумму в сто десять тысяч долларов.
— Естественно, не в своем банке: там бы он не получил денег так быстро. В банке Толланда Стюарта?
— А ты откуда знаешь? — удивился Глюк.
— Догадался. Я точно знаю, что чек был подписан старым Стюартом и датирован 13-м. Я сам вчера спрашивал у этого кондора.
— Как же он раскошелился? Он что, так любил Джона?
— Не думаю. Это работа Блит. Она вместе с Джоном слетала к отцу и упросила его. Старик сказал, что дал ей денег, чтобы только от них отвязаться.
— Чудно как-то. Ну, черт с ней, с причиной, главное — подпись подлинная. В общем, известно, что он выписал чек на такую сумму.
— Больше ничего?
— Пока нет. Проверка подружек Джона результатов не дала — у них у всех стопроцентное алиби. И с ядом пока не ясно. Никаких следов.
Эллери побарабанил пальцами по ручке кресла. Инспектор сидел с пасмурным видом.
— Ну а эта подстава с Таем? Если его нужно было подставить, то зачем посылать девчонке последнюю карту? Это же ерунда просто. Квин, с каким же дурнем мы имеем дело?
— С дурнем, который подмешивает в коктейли морфин и передает людям по почте дурацкие послания. Чересчур намудрил, правда?
— А может быть, — забормотал с новой надеждой Глюк, — может быть, какая-то ниточка все-таки связана с этим гаданием, а? Ведь Блит, как и многие здешние дамочки, была помешана на всяких предсказаниях.
— Ни одна уважающая себя гадалка не составила бы такую белиберду, какая напечатана в нашей таблице.
— Ну-ка, еще разок.
— Видишь ли, я тут покопался в оккультных науках. То малое, что я успел прочитать о картах, убеждает меня в том, что профессиональный предсказатель судьбы или тот, кто хоть немного в этом разбирается, просто не мог послать эти карты.
— Хочешь сказать, что значения карт в той таблице неправильные?
— Значения как раз один к одному. Единственная вольность, которую я обнаружил у нашего отравителя, — это девятка треф — она означает «предупреждение», а наш друг Эгберт напечатал «последнее предупреждение». Проблема в том, что толкование карт различается в зависимости от системы и колоды, а в таблицу произвольно напиханы значения, взятые из разных систем: одни — из системы гадания на пятидесяти листах, другие — на тридцати двух, третьи — на двадцати одном, какие-то из цыганского расклада, из романского, восточного — ну смесь. А разорванная карта — это полная отсебятина, поскольку ни в одной системе разорванная карта не фигурирует. Также…
— Бог ты мой, да я и этим сыт по горло! — испугался Глюк.
— Охотно верю, — сказал Эллери. — Я ясно изложил свою мысль?
— Вполне. До головной боли.
— Такова жизнь, — изрек Эллери.
Из центра города мистер Квин, словно верный почтовый голубь, прямиком направился на Голливуд-Хиллз. Один вид белого домика успокаивающе подействовал на него и привел в порядок разбросанные мысли. Но Паула целых двадцать минут продержала его в приемной, отлично преуспев в разрушении сего благотворного эффекта.
— Нельзя было так со мной поступать, — входя в кабинет, укорил Эллери мисс Перис и умолк, пожирая ее глазами.
Платье так и льнуло к ее телу, она выглядела неотразимо. Просто чудо, что он каждый раз открывает в ней что-то новое, достойное восхищения. Эти опущенные глаза — и крохотная родинка над левым веком. Восторг! Придает характер взгляду, делает еще интереснее…
Он схватил ее руки.
— А как я с вами поступила? — проворковала она.
— Заставили меня ждать. Паула, вы такая аппетитная, я готов вас съесть.
— Каннибал, — крепко сжав его руку, сказала она и рассмеялась. — А на что же вы рассчитывали? Ведь я не знала заранее, что вы придете.
— А если бы я вас предупредил, что изменилось бы?
— Что изменилось бы! — воскликнула Паула. — Вы не знаете, что любая женщина только и ищет повода, чтобы переодеться?
— Ах это! Вам можно было не стараться ради меня.
— А я не старалась ради вас! И то, что сейчас на мне, — это одна из моих старых тряпок.
— О, извечный женский плач! А губная помада? Знаете, я не люблю, когда женщина красит губы.