Начало и прорыв
В комнатушке, окнами выходившей на просторную городскую площадь, раздавались близкие голоса людей, вышедших на огромные, нависшие верандами над тротуарами, балконы. Старик, сидевший в кресле, кидал редкие взгляды на балкон, пытаясь увидеть виновников спокойствия, и покачивался в такт говору, утреннему и сонному, но набирающему по ноткам крохи радостного энтузиазма. Пока словно шепот достигал его ушей, будто люди рядом рассказывали друг другу свои секреты и тайны, боясь о том, что могли их подслушать. Но нет. Мигали взглядами и кокетничали очаровательные девушки в цветастых клетчатых шляпках, с розочками в волосах, завитые и сияющие улыбками, а через стариковский балкон, в соседнем от него, вглядываясь через колышущиеся занавеси и стекла, толпились их обожатели — молодцы-мужчины. Этакие гондольеры, которые в свете луны уединялись с женщиной посреди жемчужного озера, воспевая их красоту броскими, но искренними словами любви, приоделись шляпками в полоску, уже давно заметив пристрастие дам к этим головным уборам и потому перенявшие кое-какую черту их муз. Озорство и веселье, как солнечное, поблескивающее утро, жило в этих молодых мужчинах, но сильнее всего это выказывалось глазами, когда громко говорить не позволяло осознание того, что между ними могли жить люди, которые не разделили бы их радости. Но кому бы не захотелось разделить это чувство, набирающее все большую, все более всеохватывающую силу, подобно тому, как набирает силу солнце, наполняющее теплом все охватываемое им? Дни горожан и до того всегда казались такими особенными, но сегодня случилось нечто восхитительное, такое восхитительное и поражающее настолько, что это не оставило бы никого без внимания.
Занималось раннее утро, та пора дня, когда обычный городской человек, но не здешний, привыкший вставать с первыми лучами солнца, спит и будет спать еще долго. Шпили многочисленных домов, отходивших от площади лабиринтами, застилала едва заметная дымка, тем сильнее сгущаясь, чем дальше виднелись шпили. Красиво белизна смешивалась с ранней зарей. Как закат, разбавлявший серую баррикаду облаков рыжими тонами, который затем красил облака пурпурным пламенем, но в противоположном движении шло время зари. Это восхитительное небо, которому хотелось завидовать всегда! Но поры зари и заката там были изумительными, грандиозными и возвышающими сознание человека. Клубничное, смешанное с молоком небес, небо было все в мелких-мелких полупрозрачных облаках, которые перекрывали друг друга, поднимались и опускались, смешивались друг с другом в спокойные волны воздушного океана. Они могли быть увлечены потоком ветра ввысь и потонуть в дымке, но утро было безмятежным, когда ветерок едва накатывал. Холодные, обширные валы воздуха проходили почти штилевым ветром, таким незаметно слабым, что можно было ощущать секунду за секундой то приятное ощущение, когда ты ощущал свежесть воздуха и мог ощутить носом вкусы этой невидимой клубы. Городская площадь, имевшая фигуру идеального квадрата, еще синела в тени, но кончики кипарисов, простиравшиеся выше центральных домов, уже тянулись вверх желтыми кончиками. А выше деревьев простирались громадные пики-мемориалы, построенные в память основателям города, образовывая геометрическими вершинами пятиугольную идеальную фигуру, где зиждился в середине каменный столб, граненный руками сотен людей. Огромные их тени неизменно очерчивали по каменной брусчатке изо дня в день ровные дуги полуовалов, которые настигали даже дома при площади. Основание гиганта было круглым и невысоким, вокруг него играли высокие фонтаны, взбрасывая вверх белые брызги вод. Внутри этого водного круга и вырастал столб, обыкновенно сияя позолотой в лучах солнца и просто желтея в погоду пасмурную. Он был построен в несколько уровней, как бы разделяясь на пять долей-лепестков ввысь, красиво дополненные верхушкой с сияющим кристаллом. Мелкие колонны из темного мрамора, гранитная облицовка, серый базальт в основании и позолота, покрывающая узорные выпуклости и сияющая буквами на красных каменных досках — все сочеталось идеальным триколором из желтого, красного и серого цветов. Мемориал и в самом деле был не ярок, не пестр, цветами был так называемыми пастельными. Взгляд прохожего падал на него не из-за несколько излишней красочности, наполнявшей дома у площади, а из-за громадных его размеров. Сотня метров камня, извлеченного из породы и облагороженного руками сотнями людей! И это в городе, не знавшем о стенах и конструкций из железа, где все укладывалось кирпичами и досками, где весь металл уходил лишь на производство машин, орудий труда и домашнего быта, где не было никаких предпосылок к зачатию электричества, без которого дело бы наше встало и не двинулось далее!