Все это я понял в первой же встрече с Лехтом. Его вызывали к телефону, и он охотно бежал к маленькому столику под лестницей, где рядом с телефоном лежали чистые листы бумаги, карандаши и самые различные технические справочники.
— Да, да, Лехт, — доносился до меня его звонкий голос. — Алло. Ах, вот как!.. Очень интересно… Нет-нет, не спал. Слушаю.
Короткая и светлая июньская ночь мчалась над северной землей; в саду пожелтели огни фонарей, предрассветный ветерок срывал пелену нового дня. А Лехт все еще встречал каждый телефонный звонок своей обычной фразой: «Алло. Да, да. Лехт. Добрый вечер».
А добрый вечер уже давно миновал. Лехт отодвигал ночь, сжимал ее, будто в его руках была не только тайна нового искусственного камня, но и власть над временем.
Это был плотный, чуть-чуть грузноватый человек. Умные черные глаза, наделенные внутренней силой; густые, слегка тронутые сединой волосы; волнистые морщины на широком лбу; быстрая, приседающая походка.
По-видимому, он был доволен только что состоявшейся встречей с японскими инженерами, но это выражалось только свойственной Лехту улыбкой — сдержанной, иронической.
— Это Ванас, — сказал Лехт после очередного звонка. — У него возникла хорошая идея. Вы знаете Ванаса? Нет? Что ж, ничего удивительного — он не любит торчать в первом ряду. А во второй и тем более в третий ряд никто не заглядывает.
Лехт посмотрел на меня пристальным взглядом: что я думаю об этом?
Я кивнул головой и попросил рассказать о Ванасе, ближайшем помощнике Лехта.
— Нет, — ответил Лехт, — для рассказа о нем мы выделим целый день и целую ночь. И этого будет мало — целую неделю. Если верно, что у бога есть запасные игроки, то Ванас был приготовлен на тот случай, если бы мне не удалось бежать из немецкого лагеря… Я бы лежал в штабеле мертвецов на торфяных болотах, а Лейгер Ванас создал бы силикальцит и без меня.
Лехт любит обращаться к спортивной терминологии. Я слышал, как он кому-то говорил по телефону: «Это чистый нокаут», или: «Ничего не поделаешь — наш мяч попал на штрафную площадку», или: «Так уж случилось — мы вне игры». Но в связи с «запасным игроком» Лейгером Ванасом я узнал о побеге Лехта из фашистского лагеря. Когда это было, как он попал в лагерь, как ему удалось бежать? Я все еще не знал, с чего начинать наш разговор. С побега из лагеря или с истории открытия силикальцита? Или с детства Лехта?
Конечно, лучше всего с детства. Так постепенно мы дойдем и до лагеря, и до открытия. Лехта снова позвали к телефону, и когда он вернулся, я предложил пойти к морю. Мне казалось, что оттуда его вряд ли будут звать к телефону. Или, может быть, он устал и ему пора отдыхать? Лехт покачал головой — нет, он не устал. Теперь он все равно не уснет.
— У меня есть более разумная идея, — сказал Лехт.
Он повел меня в дальний уголок сада, где была устроена маленькая летняя кухня. В кирпичной загородке можно разложить костер. Надо только собрать щепки, сухие ветки, старые доски.
— Надо помочь жене — она просит согреть воду, — сказал он и пошел за хворостом, лежавшим у забора.
Я же собирал щепки и думал о Лехте. Пожалуй, впервые я встретил человека, столь не похожего на мои обычные представления об изобретателях. Не то чтобы у Лехта была более счастливая и легкая судьба, чем у других его коллег. Нет, путь, предшествовавший признанию, был трудным, тяжким, горьким. Но жизненные испытания и разочарования не погасили в нем веры в людей. Может быть, отправляясь в дальнюю дорогу технических открытий, Лехт подготовил себя ко всяким неожиданностям.
Не только хозяин, но и его дом нарушили мое обычное представление об изобретательском житье-бытье. Не было здесь конуры, в которой едва вмещаются и крохотная лаборатория, и плоды длительных трудов, и детали машин.
Лехт жил в большом и хорошем доме на берегу моря, в кругу дружной семьи. Даже суета уборки после ухода гостей производила впечатление благополучия и покоя.