Когда Королев читал сообщения о поездках Лехта и его помощников в Италию, Японию, Австрию, он с гневом отбрасывал газеты. Почти всю жизнь Королев мечтал о таком успехе, но почему-то всегда победа ускользала от него.
В свое время он много трудился над проблемой напряженного железобетона. Он уже был близок к серьезным открытиям. Во всяком случае, так ему казалось. Но в это время более удачливый и более ловкий, с точки зрения Королева, а на самом деле более талантливый ученый опередил его. Этого ученого сразу пригласили на международный конгресс в Соединенные Штаты Америки, о нем заговорил строительный мир. Его рефераты и доклады перепечатывались во всех специальных изданиях. А Королев продолжал только надеяться и ждать какой-то новой удачи и нового успеха. Он никак не хотел мириться с мыслью, что во всем повинны не люди, которые, по его мнению, ловчат или родились с бриллиантовой серьгой в ухе, как он любил выражаться, а его, Королева, леность, ограниченность. Он всегда опускал простое и великое слово — талант. Конечно, никто никогда не решился бы сказать Королеву, что он не талантлив, как, впрочем, нельзя это было бы сказать и Алексею Ивановичу Долгину.
Может быть, в те годы, когда и Королев и Долгин только начинали свой научный путь, их работы были отмечены печатью таланта. Но талант — это же не вечный спутник. К нему нужно бережно относиться, его нужно всегда шлифовать, или, как говорят люди сведущие в этом деле, талант нуждается в постоянном и неустанном труде.
Но разве Королев не трудился? Конечно, и немало трудился. Но случилось так, что его труды концентрировались не вокруг какой-то определенной научной проблемы, а как бы расплывались, рассыпались по многим важным проблемам. Но ни к одной из них он не подошел с той степенью одержимости, с которой начал Лехт, когда столкнулся с новым строительным камнем, названным им силикальцитом.
Королева увлекла административная карьера. Что ж, нет ничего удивительного в том, что молодой ученый, делающий первые успехи на научном поприще, привлекается к административным делам, к управлению институтами или лабораториями. Но одержимость Королева проявилась именно в административной сфере, а не в научной. Он стал директором института, потом одним из тех, кто возглавил строительную академию, и, наконец, научным консультантом многих строительных комитетов, управлений. Его день был расписан по минутам. Его ждали то в одном, то в другом месте. Его календарь на каждый день напоминал расписание студента, который должен от такого-то до такого-то часа слушать такую-то лекцию, сразу же другую, третью, четвертую… С той только разницей, что Королев должен был не слушать, а сам читать эти лекции, наставления, консультации в самых различных институтах и комитетах. Конечно, появилась большая квартира, благоустроенный быт, персональная машина, дача — все то, что сопутствует успеху.
Но Королеву всего этого было мало. Он понимал, что наступит момент, когда об его административных успехах будут сказаны весьма скупые слова или написаны весьма скупые строчки. А когда обратятся к научным трудам, то, может быть, этих слов не найдется. Оставаясь с самим собой наедине, он не мог не понимать, что когда-нибудь его спросят:
— Профессор Королев? А почему — профессор? А что он такое сделал? Ах да, бетон и железобетон. Но ведь ничего серьезного, ничего выдающегося.
А к образу середняка он не привык и мириться с ним не хотел.
Фортуна пройдет мимо него раз, другой, третий, и постепенно его забудут. А больше всего он боялся именно забвения.
По опыту своих друзей, учеников и давнишних помощников, которые теперь уже далеко опередили его, он знал, что нетленным и незыблемым является только научное исследование, пусть не увенчанное великим открытием, пусть не овеянное всемирной славой, но все-таки исследование. Только оно приносит удовлетворение в жизни, только им дорожат люди, связанные с наукой. А он, Королев, причислял себя к этим людям и не мог не считаться с ними.
Вот почему успех Лехта был для Королева одним из тяжких ударов судьбы. Ведь и он, и Долгин много, много лет посвятили мелким пескам, силикатобетону, автоклавному твердению бесцементного строительного камня, совершенствовали шаровую мельницу, просиживали над силикатным кирпичом, добивались создания крупноразмерных силикатных конструкций. Как будто бы на сей раз старуха фортуна уверенно вела их по дороге к прочному успеху, к победе.
И в это время появился Лехт со своим дезинтегратором. Королев был глубоко убежден, что Лехт придумал дезинтегратор только для того, чтобы обойти его, Королева, как бы подчеркнуть, что его исследования не имеют ничего общего с королевскими или долгинскими. Королев не хотел мириться с простейшей мыслью, что Лехт нашел что-то новое, увидел какой-то новый путь, быстро вышел на этот путь. Он искренне верил, что увлечение силикальцитом за границей это своеобразная дань моде. Правда, иногда друзья спрашивали его: