Нелли Александровна еще раз прочитала письма, с тревогой и волнением задумалась над ними. До нее донесся далекий гул яростной борьбы, жестокой схватки финансовых воротил. Обо всем этом она раньше только читала в книгах, у Драйзера, у Синклера, видела, наконец, в фильмах. Но теперь она вдруг увидела в центре этой отчаянной борьбы близкого ей человека, сутулого, уже не молодого, усталого, даже изнуренного вечными спорами и трудами — Лехта. И все из-за этого простого камня, из которого собран и их дом. Ей даже казалось, что, не будь этого дома, вся жизнь их сложилась бы по-иному, и уж конечно никакие коммерсанты из Вены не втягивали бы Лехта в свою извечную финансовую борьбу. Впрочем, она знала, что Лехт и не хотел вмешиваться в борьбу венских монополий и фирм, они были далеки от него.
И все-таки эти письма могли бы Лехту чем-то помочь. Почему же он не взял их с собой, в Москву? Или просто забыл? Они были собраны в папке, пронумерованы, лежали на столе. Он выехал неожиданно, торопился. Почему же он не звонит? Она бы могла послать эти письма в Москву первым же самолетом — вечером они уже будут у него, в Москве. Она спустилась вниз, постояла под лестницей, где на столике в углу стоял телефон. Подошла, проверила — не испорчен ли? Нет, все в порядке. В руках у нее были письма, она хотела положить их обратно на стол мужа. И в этот момент продолжительный телефонный звонок вернул ее с лестницы.
— Алло, алло, — крикнула она, — да, да, это я, Иоханнес. Почему ты так долго не звонил? Я прочитала письма из Вены. Ты забыл их? Мне кажется, ты мог бы их зачитать, и все бы убедились, что ты прав. Почему ты смеешься? Я говорю глупости?
— Нет, дружок, ты говоришь умные вещи, но теперь это не имеет никакого значения. Не в этом дело, Нелли.
— А что там происходит?
— Ничего особенного, — ответил Лехт.
— Все-таки?
— Обычная борьба, — сказал Лехт и опять рассмеялся.
— Что же ты веселишься?
— Я не веселюсь. Приятного здесь мало, но я думал, что мне уже не придется выслушивать весь этот вздор.
— Ты выступал? — спросила Нелли Александровна.
— Да, конечно.
— Тебя слушали?
— Кажется, не очень.
— Зачем же ты выступал?
— Но мне предложили выступить — я и выступил.
— Что же ты говорил?
— Я думаю, что пересказ моей речи обойдется нам очень дорого.
Теперь уже рассмеялась Нелли Александровна.
— Ну хорошо, — сказала она, — не волнуйся и не переживай. Так эти письма тебе не нужны?
— Нет, они уже ничего не изменят.
— Вот как? — удивилась она.
— Пойми — мне не нужны свидетели из Вены. У нас своих хватает, — веселым голосом сказал Лехт.
Лехт попрощался и положил трубку. Он вышел из кабины, усмехнувшись обычному напутствию жены: «Не переживай и не волнуйся».
Он подошел к Людмиле Ивановне — она склонила голову над столом и как будто проникала в тайный смысл нацарапанных ножом слов: «Люда + Сережа».
Людмила Ивановна увидела Лехта, быстро поднялась и пошла из зала, на ходу застегивая шубу.
В вестибюле телеграфа остановилась и протянула руку Лехту.
— Извините меня, — сказала она дрогнувшим голосом.
Лехт пожал ее руку и задержал в своей.
— Извинить должны вы меня, — сказал он, — действовать методами моих недругов я не могу — я бы опустился до них…
— Желаю вам победы, Иоханнес Александрович. Будьте здоровы, — быстро сказала Людмила Ивановна и заторопилась к выходу.
Лехт повернулся, чтобы посмотреть на часы, висевшие в зале, и увидел стоящего в вестибюле Тоома.