«Хорошо же! – бурчала себе под нос принцесса, меряя злыми шагами собственные покои. – Я вам всем устрою!» – мстительно обещала она.
И отцу, который так её предал.
И А-Ларресу, который полагает, что ему всё дозволено.
И этому паршивому Мариану, который смеет на что-то претендовать.
Они все у неё попляшут, не будь она Ирэмией из рода А-Риоль!
Часть первая
Глава первая
На церемонии прощания принцесса была безупречна. Мягкая тёплая улыбка, покорные и трогательные слова, изящество каждого выверенного жеста…
Это было уже не бунтом: это было самой настоящей жестокостью. Вполне возможно, что Рэми видела родных последний раз в жизни – или же, во всяком случае, увидит их теперь очень нескоро. Своей же безупречной манерой она словно бы обозначала, что принимает их за чужих. За тех, с кем надо говорить мягким слащавым тоном, за тех, на кого смотрят бессмысленными приветливыми глазами, за тех, к кому не испытывают ни грамма личных чувств.
Рэми так проявляла свою обиду; она не думала о том, что разлука будет длинной, ведь в её планах значилось намерение расстроить этот брак и вернуться. Она не думала в этот момент о том, что и суровый лишь внешне отец, и привычно-изысканная мать, и держащие себя в руках братья, и украдкой вытирающие слёзы сёстры, – все они прощаются с нею всерьёз, и поэтому её отчуждённая манера ранит их сердца.
Беда, наверное, не столько в том, что Рэми об этом не думала, а в том, что её бы только обрадовала их боль. Она всех их в этот момент считала предателями, и всем им хотела показать, что не хочет больше ничего иметь общего с семьёй, которая отказалась от неё ради каких-то сомнительных политических выгод. Рэми хотела мести, и это была её месть, более, чем успешная.
– Отец, примите мою искреннюю благодарность за устройство моей судьбы, – изысканно склонялась она в реверансе, целуя руку короля и не видя, как его лицо перекосилось от её сдержанной и такой благородной фразы, слово в слово повторённой из учебника по этикету.
– Матушка, я буду с благодарностью хранить в сердце все ваши заветы, – с тёплой признательностью приседала она уже перед королевой, не зная, что искусственно-безупречная улыбка на её устах будет ещё долго преследовать мать в кошмарах, надрывая ей сердце тем безразличием, из которого растут улыбки подобного сорта.
– Брат, будьте надёжной опорой для нашего трона, – безжалостно продолжала Рэми, приседая перед наследным принцем.
Все прочие были так же удостоены самых изысканных и приличествующих ситуации сентенций.
Закончив с положенными по регламенту изъявлениями, Рэми гордо вздёрнула подбородок и, не оглядываясь, направилась к выходу из тронного зала.
Не выдержав этого эмоционального напряжения, старшая сестра окликнула её по имени – но Рэми даже не дрогнула, и уж тем более не обернулась, а спокойно вышла вон.
Сёстры сгрудились в кучку, плача друг у друга на плече. Король и принцы моргали с таким выражением, будто сейчас к ним присоединятся, и только королева – видимо, от неё и достался принцессе столь гордый нрав, – только королева лишь крепко стиснула зубы, коря себя за то, что упустила нечто важное в воспитании младшей дочери.
К чести Рэми отметим, что она после немало ночей прорыдала, скучая по семье и мучаясь разлукой. Однако ж, не будем лукавить, ей и в голову не приходила мысль пересмотреть своё поведение. Она считала, что была права в своей обиде и холодности, и ни капельки не раскаивалась в той манере, какой выразила своё недовольство. Это вообще было слабой стороной Рэми, увлекаться в таких ситуациях, с чрезмерной жёсткостью защищая свои личные границы. Возможно, это было следствием того, что как принцесса она находилась под непрестанным давлением – ожидания родителей, этикет, высота её положения, необходимость блюсти репутацию семьи… Рэми ненавидела это всё, и поэтому так мучительно отстаивала то немногое, что хоть как-то могла отстоять.