Мои глаза наполняются слезами благодарности.
— Спасибо.
Петров вздыхает.
— Это заблуждение… я нехороший человек, Ив. Я уже говорил тебе это раньше. Все это я делаю в память о Наташе. Та же боль, которая нас ранит, нас и объединяет, — он поворачивается к мужчине, который кипит от раскаленной добела ярости рядом со мной. — Мы не сможем уничтожить эту организацию друг без друга, Данте. Какие бы ошибки я ни сделал сегодня вечером, которые причинили тебе боль, пожалуйста, позволь мне исправить их.
— В твоей жалкой жизни осталось недостаточно лет, чтобы исправить их!
— Данте, — спокойно говорю. — Он прав.
Данте сжимает челюсть.
Петров дает уникальное представление о больном уме своего брата.
— Сукин сын! — шипит он, отшатываясь и ударяя кулаком по борту. Где-то за последний час я взяла на себя роль его голоса разума, и ему это ни капельки не нравится. Тем временем Петров смотрит на меня со смесью благоговения и уважения.
— Попрошайка или лжец? — тихо я спрашиваю его.
Он недовольно поджимает губы.
— Я не лжец.
— Не разговаривай с ней в таком гребаном тоне, Петров!
— Тогда попрошайка, — говорю я, игнорируя Данте.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
Мужчина, которого я люблю, становится все более и более нетерпеливым по отношению ко мне. Я кладу руку ему на плечо, чтобы успокоить, но не отрываю глаз от Петрова.
— Это было тем самым решением, которое лишило мою семью дочери, — говорит он, печально кивая. — Таким образом, я проведу остаток вечности, умоляя их о прощении.
— Ну, будь я проклят… великий Данте Сантьяго. Я уже начал думать, что ты миф! — раздается громкий насмешливый голос и мы обращаем свое внимание на Романа Петрова, когда он выходит на частный причал присущей ему обычной развязностью.
— Кто ты, черт возьми, такой? — рычит Данте.
— Блудный сын, — ухмыляется он.
Джозеп прав. С этим человеком что-то не так…
— Детектив Роман Питерс — это еще одно мое имя, и я рад сообщить, что Ив ничего мне о вас не рассказала.
Данте достает свой пистолет прежде, чем он заканчивает. Это создает эффект домино. Внезапно каждый мужчина вокруг меня стоит направив оружие в ту или иную сторону.
Роман резко останавливается, его улыбка быстро исчезает.
— К чему эта ложь, Петров? — Данте обращается к пожилому мужчине. — Почему ты не сказал мне, что он был агентом, назначенным для расследование дела Ив?
— Я не раскрываю всех своих секретов, как и ты, — следует краткий ответ. — У нас общий враг, Данте. Не путай это с дружбой.
— Это должно меня оскорбить?
Петров смеется, несмотря на то, что самый смертоносный человек в мире целится из пистолета в голову его сына.
— Боже мой, нет… Ты слишком непробиваем для этого. Я признаю, что сначала у меня были проблемы с доверием к Ив, но больше их нет.
— Есть еще какие-нибудь секреты, о которых мне следует знать?
— Это все. Все карты раскрыты. Пожалуйста, опусти оружие, мы на одной стороне.
Напряжение, кажется, усиливается, а затем Данте нажимает на предохранитель, и я тихо облегченно вздыхаю. Обратное домино. Все быстро следуют за ним.
— Пойдем, — говорит Петров, поворачиваясь обратно к своему большому белому особняку. — Роман просматривал отснятый материал. Он уже определил восемнадцать ключевых целей.
— Это могло бы помочь укрепить наше предварительное перемирие, — Данте достает жесткий диск из заднего кармана и швыряет его Роману. — Джозеп, почему бы тебе не показать этому агенту ФБР, как быстро мы взламываем зашифрованные коды там, откуда мы родом?
Джозеп не отвечает, но одаривает меня едва заметной улыбкой, проходя мимо, чтобы последовать за Петровым и другими мужчинами внутрь.
Как только мы остаемся одни, Данте стаскивает с моих плеч куртку мертвого русского и бросает ее в воду. Мгновенно я чувствую себя на двадцать килограммов легче. Он обнимает меня и притягивает к теплу и твердости своего тела.
— Чертово перемирие, — бормочет он мне в волосы. — Я не доверяю никому, кроме тебя и Джозепа.
Прижавшись ближе, я утыкаюсь головой ему в подбородок, обвиваю руками его талию и цепляюсь за него изо всех сил. Теперь, когда мы, наконец, снова в безопасности, все, кажется, причиняет еще большую боль, как внутри, так и снаружи.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, чувствуя мое беспокойство.
— Твоя дочь… — мой голос начинает срываться.