— Вы всегда отвергаете дружеские советы, мисс Миллер?
— Я не верю, что это истинное представление ваших слов, — говорю я, приподнимая брови. — И, как я уже сказала, я ничего не знаю. Не помню, что произошло все эти месяцы назад. Я не знаю этого… Данте Сантьяго, или с кем бы вы там ни ассоциировали меня.
Но я его не обманываю.
Ни на секунду.
Я метнула взгляд к закрытой двери. Кладу запястья на колени, чтобы он не видел, как они дрожат. У моего тела, как правило, возникает интуитивная реакция при одном упоминании имени Данте.
Детектив нагибается над столом, чтобы впиться в меня взглядом, пытаясь снова вывести меня из себя. Я чувствую запах мяты в его дыхании. Его нефритовые глаза, квадратная челюсть и аккуратная стрижку. Он моложе большинства. Идеалист. Он полон решимости оставить свой след, взломав то, что невозможно взломать. В другой жизни, когда мое тело не принадлежало бы безвозвратно другому, я, возможно, почувствовала бы первые признаки похоти.
— Что случилось с вами в августе прошлого года?
— Меня похитили.
— Вы знали своего похитителя?
— Нет.
— Он был близок с вами?
— Нет! — не сразу. — Послушайте, я работала с вашей командой над созданием фоторобота. Я приходила на встречи. Я сделала все, о чем вы меня просили…
— Кроме того, что сказали нам правду.
— Чего вы хотите от меня, детектив? Я не знаю этого человека!
— Вы знаете, сколько федеральных законов сейчас нарушаете?
Секунды тикают. Он снова опускает взгляд на папку.
— Согласно вашему первоначальному заявлению, ваш похититель решил вернуть вас в США через несколько недель. Вы вообще хотели, чтобы он вас освободил? — сомнение написано на его лице.
— Это смешно!
— Не более чем ложь, чтобы защитить опасного беглеца. А как насчет его брата Эмилио Сантьяго? Когда мы нашли его тело, у него было три огнестрельных ранения из пистолета, на котором были ваши отпечатки пальцев. Как вы это объясните?
«Я застрелила его. Стреляла в него снова и снова. И сделала бы это снова, если бы могла».
Быстро сглатываю.
— Понятия не имею. Как я уже и говорила, я ничего не помню о той ночи.
— Тогда как на счет…
Я поднимаю руку, чтобы прервать его.
— Напомните, как вас зовут?
— Детектив Питерс, — хрипло отвечает он. — Нет необходимости уточнять какие-либо детали, мисс Миллер. Будьте уверены, мы знаем о вас все… — детектив с решительным стуком захлопывает папку.
— О, я в этом не сомневаюсь. Вы следите за мной, мои телефонные звонки прослушиваются, моих друзей трактуют как с сообщников.… Нет ни одного фрагмента моей жизни, который вы и ваша команда не изучили бы и не препарировали, как стая бешеных собак.
Теперь мой голос пропитан ноткой гнева. Я сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, глаза щиплет от боли. Раньше я думала, что Данте был мастером внешнего подавления эмоций, но в наши дни я не так уж сильно отстала от него. Но только не внутри. Я до сих пор не придумала, как отделить эту сторону себя. Под маской я — смесь противоречивых мыслей и чувств, не имеющая видимого выхода.
Чувство вины.
Сожаление.
Нетерпение.
ФБР вынудило меня расстаться с человеком, который преследует мои сны; с человеком, чьих прикосновений я жажду; мужчиной, который украл меня, исказил эмоции и сделал меня своей навсегда.
Но были и другие последствия. О боже, так много последствий. И эти фиктивные допросы, которые я вынуждена терпеть каждую неделю — всего лишь крошечная частичка вторжения ФБР в мою жизнь после прошлогодних событий. С тех пор, как меня нашли на контейнерном причале в Майами-Бич, окровавленную и полуголую, с тридцатью трупами, валяющимися за моей спиной, и без каких-либо объяснений, что, черт возьми, произошло.
В течение нескольких дней после этого я отказывалась говорить. Я была слишком травмирована тем, что увидела.
Что сделала.
ПТСР, острое стрессовое расстройство, называйте как хотите, они приписали это мне. Оглядываясь назад, я понимаю, что если бы я могла прикрепить к себе ярлык в течение тех первых нескольких недель, то «безутешна» — единственное, что подходит. Я никогда не оплакивала человека, которого убила, но я оплакивала свое решение остаться. Мое горе было таким укоренившимся, таким всепоглощающим. Тогда я поняла, что моя любовь к нему прорвалась сквозь какой-то невидимый барьер и попала в объятия чего-то еще более глубокого.