— Ив, ангел мой, mi alma, ты меня слышишь? Пожалуйста, детка. Мне нужно услышать твой голос.
Я со вздохом возвращаюсь в полное сознание.
— Данте?
— Спасибо, черт возьми!
Он здесь. Он действительно здесь. Он стоит на коленях на кровати рядом со мной. Он прижимается своим лбом к моему, пока его тепло, как жизненная сила, возвращает меня к нему.
Я начинаю плакать. Громкие болезненные рыдания облегчения. Он так хорошо выглядит и пахнет. Моя любовь. Мое все.
— Ты вернулся ко мне. Ты вернулся ко мне.
— Мне жаль, Ив. Мне так чертовски жаль. Простишь ли ты меня когда-нибудь? Твое лицо, мой ангел… Посмотри, что он сделал с твоим прекрасным лицом, — его голос срывается на стон. Он выглядит самым сломленным человеком, какого я когда-либо видела.
Приподнимая свои ноющие плечи с кровати, я прижимаю его к своей груди, смачивая черные волосы своими слезами. Теперь я в более ясном сознании. Ощущаю отвратительную вонь под его запахом и мускусный запах этой комнаты. Красный. Все красное. Его руки, лицо, белые простыни…
— Где он? — шепчу я. Данте отстраняется в сторону, открывая вид на неподвижное тело нападавшего на меня. — Он мертв?
— Скоро будет. Я хочу, чтобы его последние минуты на этой земле были испытанием тех мук, которые он причинил тебе… которые причинил тебе я.
Данте спокойно снимает с меня браслет, ожерелье и заколку для волос, те, в которых находятся камеры, и кладет их в карман. Горечь моей неудачи почти невыносима.
Все это было напрасно.
Почти.
— Я хочу прикончить его, — тихо говорю.
Мы долго смотрим друг другу в глаза, дрожь понимания соединяет нас, как сильнейший ток.
— Мой ангел мщения, — бормочет он, в конце концов, поднимая с пола окровавленный нож и протягивая его мне.
Морщась, я спускаю ноги с кровати. Русский, умирая, лежит в багровом море, слюна пузырится в уголках его рта, когда он борется за каждый последний гнилостный вдох. Я все еще чувствую, как его пальцы пачкают мою кожу, когда поднимаюсь на ноги и встаю, возвышаясь над ним.
— Сделай это, — говорит Данте — как всегда, дьявол, у меня на плече. Я думаю обо всех женщинах, которым причинил боль русский, и ангел на другом плече оборачивается и убегает. И все же я колеблюсь. — Воткни его ему в сердце, mi alma. Нам нужно идти…
Но у меня никогда не было на это шанса.
Совершая свой последний поступок в этом мире, русский внезапно заваливается набок, выбивая у меня из-под ног воздух.
— Umri, blyat’! — кричит он.
Моя реакция инстинктивна, когда я падаю в его сторону, нанося удар по его открытой яремной вене и обрызгивая нас обоих кровью. Он падает обратно на пол булькающим трупом, а я в третий раз падаю на колени, осколки боли рикошетят вверх по моим ногам.
Тишина.
Я поднимаю взгляд на Данте, тяжело дыша. Он стоит в метре от меня с пистолетом в руке. Он вытащил его, как только русский задвигался, но я была быстрее. Его темные глаза наполнены жидким огнем, сравнимым только с таким же огнем в моих. Я ничего не чувствовала, когда убивала Эмилио, но на этот раз по моим венам течет нечто первобытное; нечто, чего я никогда раньше не пробовала. Нечто, что мне отчаянно нужно насытить.
Прежде чем я успеваю опомниться, Данте поднимает меня на ноги за руки и с силой прижимает к ближайшей стене. Мое избитое тело взрывается от боли, когда он обрушивает свои губы на мои, но ноющая боль между ног вытесняет все это.
— Прекрасна, — стонет он мне в рот, задирая то, что осталось от моего платья, до бедер. — Так чертовски прекрасна.
Я хнычу от того удовольствия, которое испытываю от его гордости, и мы тремся друг о друга, как дикие животные, оставляя пятна крови по всей стене и наслаждаясь хаосом, который мы сами создали.
— А что насчет его телохранителей? — задыхаюсь я.
— Мертвы, — рычит он, раздвигая мои ноги и толкая меня выше по стене. Его крепкое тело и его испорченная душа — это все, чего я жажду.
— Это так неправильно, Данте!
— Я уже говорил тебе раньше, мой ангел… в нас нет ничего неправильного.
Я тоже начинаю в это верить.
Обхватываю его ногами за талию. Секундой позже Данте проводит членом между моими складочками и вонзается в меня. Он заглушает мои крики поцелуем.
Такие слова, как «неправильно» и «великолепно», проносятся у меня в голове, когда он прижимает меня к стене, воздействуя на мои чувства так же, как и на тело. Вскоре я теряюсь в его обжигающем тепле внутри меня. В нескольких метрах от нас лежит труп, а снаружи сотни людей только и ждут, чтобы расправиться с нами, но в этот момент нет ничего, кроме его правильности.