Конечно, всё пошло совсем не по плану. Ангелы явились и начали творить справедливость по собственному усмотрению. Пролили много крови. А теперь – мало что осталось от прежней жизни.
– И вот ещё что, – продолжал рассказчик, – те святенькие выкликликуши остались без присмотра. Ангелы на них плевать хотели, что и сделали. Если кратко – есть замысел.
Он опёрся локтями о колени, крутил в пальцах самокрутку. Прикуривать не стал, глядел на Белку и Кривого.
– И? Что хочешь-то? – спросил Кривой.
– Подождите, – Белка сильно сжала кулачки, это кажется, или в помещении так душно? – Зачем вы говорите об этом при мне?
Кривой вытянул своё перекошенное лицо, в котором бы только близкий распознал бы изумление, широко распахнул глаза. Учёный приглушённо смеялся.
– А ты не догадываешься?
Белка догадывалась. Ещё когда только начался этот разговор, в котором присутствовали лишь трое, двое из которых – предводители разбойного люда. По всему казалось, что Белка станет преемницей их дел. Она, маленькая, ничейная сирота.
Нет. Не ничейная. Совсем не ничейная!
– Господа, вернёмся к теме! Как я и сказал, есть дельце. Не прибыльное, если честно, но как устроим его – без опаски жить будем.
– Ну и? – Кривой поёжился, натягивая на своё огромное тело плед.
– Дабы не было больше Сошествий, надо снять с малышей нимбы. У нас сейчас их двое. Третьего не достать, но, по слухам, с ним всё сложно. Поговаривают, что он вообще погиб.
– Я так понимаю, просто свернуть им шейки не выйдет?
– Не выйдет, – Учёный качнул головой. – Они не простые. Аж жуть берёт, когда просто рядом стоишь, блаженные ребятки всю душу на изнанку выворачивают. Если честно, рука не поднимается на них. Но есть ещё причина, хоть и брехня брехней оказаться может, а проверять не охота.
Белка не отрывала взгляда от измятой самокрутки в его руках, а думала о Вестнице, верно ждущей её на крыльце.
– В общем, говорят, что за смерть таких тебе во сто крат отплатится. Черт их разберёт, так ли оно. Но все боятся. Надо что-то другое придумать, просто из осторожности. Мои бравые ребятки могут расположиться рядом с вашим местечком, напрашиваться не станем – ещё всех окружных перепугаем, – а потом сказал. – Белка, есть время? Потолковать с тобой охота.
Белка не знает, что ответить. Может быть, впервые правда не знает. Он коротко говорит:
– Пойдём.
Прощается с Кривым, уходит, а она – сразу за ним.
Вестница сидит на ступеньках. Чтобы не было так холодно, комкает юбку, подсунув под зад. Теперь видны её здоровенные потрепанные светло-коричневые ботинки и тёплые вязаные носки. Поднявшись навстречу Белке, она косит чёрным глазом на Учёного. А тот больше ничего не говорит.
– Иди к себе, – гонит её Белка. Отчего-то ей не хочется, чтобы цыганка слышала их разговор. Вестница покорно подчиняется. – Это ведь ты меня нашёл, да? И отдал Кривому.
– Вспомнила? – он чиркает спичкой, защищая от ветра ладонью крошечный огонёк, прикуривает.
– Нет. Просто подумалось. Это так?
– Так.
Белка замолкает.
– Что, не хочешь спросить как и когда? – он продолжает, не дожидаясь её ответа. – В приграничной деревеньке резня случилась. Нас это не касалось, мы и знать не знали, за что там народ рубят. Просто проезжали мимо. А в ночь из леса ребятёнок прибежал. Мелкая была, что пуговка, коих на тебе так много нашито. Прибежала к огню, молчишь, глазами испуганными высматриваешь что-то. И всё равно молчок. На плечах изорванный плащик, ручки и ножки в земле, рот в чем-то чёрном перепачкан. Ну и что с тобой надо было делать? Думали, ты из той деревеньки удрала. Но, по правде, кто тебя знает, откуда ты на нас свалилась. А мы тем временем как раз в столицу двигали, и ты поперёк горла бы нам встала. Тогда я и подумал о Кривом, он же и не перемещался особо, сиднем сидел на одном месте, мог бы тебя приютить.
Белка помнила первый дом. Она росла в нём лет до шести, только потом банда стала перебираться на север.
Учёный выдохнул, дым повалил из его ноздрей и приоткрытого рта. Он вдруг потрепал её по голове, и этот жест тоже оказался так знаком, будто ещё вчера этот человек вот так же лохматил её волосы.
– Я ведь тебе, как для иных, крёстный. Я ж тебе эту кличку дал. Как она идёт тебе, ох, как идёт!
– Идёт? Я думала, кличка должна не просто "идти", она должна чётко тебя характеризовать.
– И правильно. Разве тебя кличка не характеризует? Да я даже не думал, что ты настолько с ней сроднишься, – говорит он уже тише.
Белке трудно понять его заслезившиеся вдруг глаза и тяжёлые вздохи. Она вспоминает. Как раз то самое время, когда Огонька, ныне Пламя, звали просто – Мальчишка. Иногда Малец. Только позже присвоили имя, когда углядели характер. Поэтому было неясно почему же напуганную и онемевшую девочку решили обозвать раньше срока. Или было что-то ещё, чего она не помнит? Любовь к белкам? Любовь к орешкам?
– Орехами кормили? – спрашивает она. Учёный смеётся.
– Смотря какими, – отвечает он уклончиво, но потом делается почти меланхоличным. – У каждого, наверное, есть какие-то защитные барьеры, цепи, свой самоконтроль. Эдакая скорлупка. А ты ловка ломать её. Разрушишь её и держишь в лапках бьющееся, живое сердце.
Белка молчит.