Жар схлынул. Потрескался серый слой, укрывающий и защищающий руки, кожу снова опалил холод. Стало даже холоднее. Задача выполнена, а что касается победы, то тут не ей решать. Пока – не ей.
Белка едва могла вспомнить, как переставляла окоченевшие ноги, как мелькали за стволами сосен серые силуэты, которых больше никто не замечал, не помнила, когда передавала пачку листов в руки Учёного... Что-то случилось в её голове, она почти не слышала звуков, всё вокруг кружилось и вертелось, она не могла и слова произнести. Свалилась как худой, дырявый мучной мешок. Её отволокли подальше вместе с Тисом, она узнала об этом немногим позже, когда трясущиеся от волнения руки Пламени, чёрные от копоти, со сбитыми костяшками и забрызганные чужой кровью, ощупывали её голову, руки и плечи. Когда битва подошла к концу.
День исходил серыми подтёками туч на небе, но дождя не было. Всего пленных оказалось восемь, включая лейтенанта. Остальных врагов сжигали на пустоши, столб дыма был настолько плотен и высок, что и в столице должны были его видеть. Едва оправившись от последствий взрыва, она попросила учителей об одолжении: чтобы ратные их ребятки не трогали жителей посёлка.
– Я не могу остановить их сама, они начнут видеть во мне что-то враждебное и неприятное, а вас всех послушают и упрекать не станут, – объясняла она. – Эти жители оказались между молотом и наковальней, непричастные, они тоже понесли потери, но это не главное... Они не должны видеть в нас противников, угрозы. Тогда есть небольшой шанс, но всё же есть, что они в итоге окажутся на нашей стороне.
Потому что из Монархий приедут дознаватели, от них люди добра не дождутся, а вот разбойники, не тронувшие их добра и девок, могут стать защитниками. Всё одно, единого владыки у них нет. Живущие вне территорий интересов знати и духовенства, они, даже столь близкие к границам, всё же инородны и чужды людям империй. Наставники послушались, придержали товарищей. Наступила пора копать могилы, колотить гробы, расшифровывать мелкий почерк в листах папок, разбирать от руки начертанные карты. Только времени совсем не было. Как только дома был похоронен последний друг, как только стихли в скорби пьяные голоса, как только порвались жилы и мышцы разорванных в казни солдат, пока только двоих, тогда Белке пришло в голову сделать из своего ангельского пера и маленькой хрустальной плошечки письменные принадлежности. И она страшно на себя разозлилась.
Лейтенанта хотели заживо вскрыть, обрубить пальцы, прижечь былым от огня железом пах, вырвать клещами зубы... Белка глядела в его глаза, молодые и бесстрашные, и знала, он будет крепиться и молчать, а ещё он так напоминал ей Пламя... Она смотрела на него так долго и пристально, глазами чёрными и проницательными, что наделённое отвагой сердце дрогнуло, а в глубине его зрачков шевельнулся страх. Белка попросилась отбыть на границу со всеми пленными, она знала, что следует сделать. С ней выехали со своими отрядами Учёный и Змей.
– Нет, это плохая мысль, – говорила Белка Учёному, надумавшему в пути ввести в их ораву порядок, аналогичный армейскому делению вместе с различными званиями и их функциями. – Если бы нас было меньше, хоть четверть от всех, кто есть, тогда – да. Но сейчас ты не сможешь контролировать процесс реформации целиком и полностью, тебе на хватит глаз, чтобы заметить неладное, не хватит сил в руках, чтобы вмешаться и остановить. Если начать это превращение сейчас, мы рискнём самим единством, а не это ли было целью нашего согласия? Начнётся своя невидимая борьба за высокую должность, из этого родится конкуренция, затем – вражда. Будет время интриг, лести и подлости. Нет, мы не готовы. Когда-нибудь потом... Да. Но это будет потом, это будет задачей нового поколения.
Учёный тогда хмыкнул, тепло улыбнулся, потрепал своей тёмной рукой её волосы и согласился. А среди ночи, когда они устроились на отдых в древней недостройке, и все заснули, даже пленные, измученные недоеданием и ранами. Все, кроме Белки и Змея, она вылезла из тёплого кольца рук друга и из-под стёганых одеял, вышла под звёздное небо. Змей сидел посреди высокой травы, сгорбившись. Шорох под Белкиными ногами заставил его обернуться через плечо, но так, лениво, больше из вежливости, чем из желания увидеть внезапного ночного визитёра. Она замечала, иной раз он смотрел на неё сальноватыми глазами, заглядывался на Белкины ноги в плотной защите брюк, застывал, заприметив в высоком вырезе светлую кожу на ключицах. Но он всегда отводил взгляд, никогда не позволял себе и словом намекнуть. Он ни на что не рассчитывал, ничего не планировал и даже не надеялся. Белка была благодарна ему за это.
– Змей, – окликнула она, – я всё думаю и думаю, а почему ты тогда так быстро и твёрдо принял решение. Ты плохо знал Учёного и Кривого, меня саму и того хуже, но согласился первым.
Он молчал, ковыряясь в молодых травинка у своих ног.
– Сон, – сказал он наконец, – мне просто снился очень странный сон. Не раз снился. Я видел маленькое дохленькое создание с перепачканным кровью ртом, видел шахматные фигуры, что собирались в круг. Несколько разноцветных королей. Видел, что собираюсь разомкнуть этот круг, но...
В темноте захлопали крыльями птицы. Белка вздрогнула от неожиданности, но Змей даже не слышал этих звуков.
– Только я заношу руку, только успеваю поднять её над доской, а в тени ладони, в самом центре круга, сидит это маленькое, сжатое существо. А потом меня пронзает луч.
– Луч? – повторила Белка машинально, вдруг вспоминая ночь, жаркие ласки Огонька и светлого гостя под их окном. Вспомнила отчётливо непонятного цвета глаза, которые своим выражением так походили на глаза Змея в своей обречённой и учтивой жажде.
– Луч, – шептал Змей, глядя в темноту. – Сверху ярким росчерком прямо в центр моего тела, вот сюда, немного ниже грудной клетки... пронзает насквозь. Я умру, Белка. Я знаю, что умру в этой войне. Рано или поздно. Но мне кажется, с тобой у меня есть все шансы дожить хотя бы до её конца и посмотреть, что же будет дальше.