— Извини, приятель.
— Да что вы тут вытворяете? — начал человечек.
— Он же извинился перед вами, — заметила Тиффани и едва не ущипнула себя — как она может защищать предателя? — Разбирайтесь тут сами, мне все равно.
— Это с вами следовало бы сейчас разобраться, — повысил голос мужчина.
— Эй, приятель, — Шанс выпятил грудь, — не смей разговаривать с ней таким тоном.
— Я вообще не желаю с вами разговаривать, — надулся тот и поспешно удалился.
Тиффани не смотрела в сторону Шанса, она раздумывала, как бы добраться до выхода. Никак, поняла она, взглянув на стоявшего перед ней рослого мужчину.
— Убирайся отсюда, — задыхаясь произнесла Тиффани. Это из-за него, из-за этого оборотня, она оказалась в столь позорном положении.
Шанс, которого она полюбила, одевался в поношенные джинсы и смешные футболки, был простым и хорошим парнем. А этот человек, кроме подбитого глаза, не имел с ним ничего общего. На этом были безупречно отглаженные брюки, безупречно белая рубашка и модный галстук с шикарной заколкой. Лицо безупречно выбрито, волосы гладко причесаны. Чужой человек!
— Ты находишься в мужском туалете, — напомнил он.
— Я случайно перепутала, я хотела убежать от тебя.
— Это не помогло бы. — Он покачал головой, и прическа у него немного растрепалась. — Я бы последовал за тобой повсюду.
Он выглядел собранным, серьезным… и чужим. Она должна помнить, что он чужой.
— Зачем же так беспокоиться? — Тиффани вздернула подбородок. — Ах да, понимаю, тебе мало одной женщины. Нужно, чтобы рядом с Мэри была еще одна наготове!
Шанс удивленно хмыкнул:
— Неужели ты действительно думаешь, что я завожу интрижки с клиентками?
Да, она так подумала — уж слишком по-хозяйски смотрела на него Мэри.
— Признаюсь, признаюсь, Мэри предлагала мне провести с ней время, — продолжал Шанс, — но я уже придумал, как отделаться от нее.
— Почему я должна тебе верить? — спросила Тиффани.
— Потому что это правда.
— А ты у нас правдолюбец!
Он поморщился:
— Я заслужил этот упрек. Но как ты могла подумать, что я могу смотреть на других женщин после всего, что между нами было.
Она сердито взглянула на него.
— Я понятия не имела, с кем спала.
Вздохнув, Шанс потер щеку. Он выглядел таким несчастным, что ей стало его жалко.
— Я не солгал, меня действительно зовут Шанс Макман.
— Шонси Макман, — с нажимом поправила она.
— Все, кроме отца и случайных клиентов, называют меня Шансом.
— Тебе как напыщенному адвокату, больше подходит аристократическое имя Шонси. Понятно, почему ты никогда не называл своего настоящего имени.
— Вовсе и не поэтому. Я считал, что это неважно.
— И ты не счел нужным рассказать мне, где живешь и кем работаешь?
— Ты не спрашивала, где я работаю, — возразил он. — Ты не хотела ничего знать, хотела, чтобы все осталось тайной.
— А ты воспользовался ситуацией. А скажи-ка, Шонси, ты и раньше применял такие дешевые трюки, чтобы соблазнять женщин?
Он отшатнулся, как от удара.
— Это нечестно, это твои собственные домыслы.
— А ты даже не попытался меня переубедить. И как я только не догадалась! Я же знала, что твоя мать — судья, а брат — хирург. А чем занимается твой отец?
Шанс ответил не сразу.
— Он тоже адвокат, как и я.
Это было уже слишком. У нее задрожала нижняя губа, и Тиффани прикусила ее. Шанс шагнул к ней, она отступила.
— Не плачь, Тиффани, — тихо сказал он, — я этого не вынесу.
Она стряхнула с ресниц набежавшие капельки.
— Не обольщайся, ты не стоишь моих слез.
— Неужели все это оттого, что я не рассказал о себе? — с болью в голосе спросил Шанс. — Я как раз собирался сделать это сегодня вечером, ты же знаешь.
— Почему я должна тебе верить?
— Потому что я люблю тебя, — мягко проговорил он.
Он приблизился к Тиффани, и ей некуда было отступать — за спиной находился лишь ряд писсуаров. Шанс коснулся ее лица и поцеловал. Губы у него были мягкими и жаркими, и она потянулась им навстречу.
Она просто ничего не могла с собой поделать, его прикосновения сводили ее с ума.
— Я люблю тебя, — повторил Шанс, глядя ей в глаза.
— Ты ничего не знаешь о любви, — дрожащим голосом заговорила Тиффани. — Любовь не терпит лжи, она строится на взаимном уважении и доверии.
Он согрел ее щеку теплым дыханием.
— Неужели тебе непонятно? Я ничего не рассказывал потому, что боялся тебя потерять.