Выбрать главу

– Мы партнёры или нет? – осторожно наступает Луна.

Очень смело и вместе с тем безрассудно с её стороны обсуждать общие дела в присутствии чужака; даже если в чужаке женщина смела наблюдать подпорку истин.

– Чем тебя не устраивает наше партнёрство? – восклицает Бог Удовольствий. – Или ты воображаешь себе, что партнёры – это отсутствие тайн в общих делах и единый вектор движения? О, Луна, партнёрство – это бесконечные подводные камни и разногласия. И благодаря тому приходят к правде.

– Благодаря тому приходят к разладу и последующим отступлением от дел одной из сторон. Не выдержит даже камень.

– Угадай, кто из нас отступит от дел первым? – с вызовом толкает Хозяин Монастыря и следом пьёт.

Беседа волнует и подначивает. Он боится за своё детище (то есть за детище – единственное, к слову – Бога Солнца, выстроенное руками Бога Удовольствий).

Следующий гость с порога объявляет о радости встречи и жмёт поочередно руки присутствующим. Обходит только меня, и тогда Луна, обрывая нелепые выражения лиц, закладывает в немеющие пальцы стаканы с горчичным питьём.

Бог Мудрости кланяется Богине и интересуется делами Дома Солнца.

Ничем и никак не тронутое лицо Луны выплёвывает ложь с предельным безразличием:

– Всё хорошо. Правда, супруг несколько болен, а потому его делами занимаюсь я. У нас с Хозяином Монастыря грандиозные планы на это прекрасное место!

Бог Мудрости надкусывает сказанное и довольно кивает. Однако я вижу закрадывающуюся тревогу: он чует и видит подвох. Бога Солнца в пантеоне нет – и давно; а вдова переняла его заботы и ныне подбивает равновесие следующего претендента.

Гость путается в предположениях и ужасе, а потому поспешно избавляется от дел и покидает Монастырь. Луна протягивает на прощание руку (принуждая к жесту), и на почти примыкающие губы резво выдёргивает её и выпроваживает Бога Мудрости.

Хозяин Монастыря предупреждает:

– Ты нарвёшься на беды. Пантеон говорит о тебе и не самое лестное.

– Даже о святых клевещут. Куда же нам с тобой – ядовитым и злым по природе?

Женщины

Мы ругаемся. Будто это ново. Переплетая работу и отношения, откровенные обиды и недомолвки, обнажение тайн и сокрытие истин. Хозяин Монастыря сходит с ума, ибо я вновь отказываю ему. Но перед тем – целую. Ловлю прижатого к кабинетному столу мальчишку (он таков со своим растерянным лицом и потерянным взглядом), целую и, отстраняясь, говорю:

– Надеюсь, ты запомнил этот вкус, потому что больше его не ощутишь.

– Помнится, богиня говорила об этом, – ехидничает Хозяин Монастыря. – И собственное слово нарушила.

– Богиня слов не нарушала, – парирую следом, – действия и речь – различны, а вот ты, Отец, невнимателен. Я есть напоминание твоего бесчестия.

Хозяин Монастыря в особенности много пьёт, много думает и много переживает. А я в особенности много подстрекаю и много извожу. Лекарь ставит Отцу сердечную недостаточность (что тоже не ново) и просит следить за сердцебиением (оно шалило и насмехалось, выдавая слишком малую или слишком большую величину). Бог Удовольствий гудит, что я лишаю его единственного удовольствия: себя. А я издеваюсь: не всё, к чему он протягивает свои мерзкие щупальца, становится его собственностью.

– Если у тебя недостаточно сил, я поставлю точку в наших отношениях, – говорю я.

– О, Луна, очаровательная и прелестная Луна: любую точку и в любых отношениях можно превратить в запятую; вопрос лишь в том, чтобы взять на себя ответственность за это.

– Да, а ты безответственен.

Мужчина смеётся:

– Ты говоришь это человеку, который держит под собой бордель и ещё несколько неведомых тебе (но приносящих отнюдь не призрачных доход) авантюр.

Скалюсь в ответ:

– Я не говорила о делах, я имела в виду тебя самого.

Нас прерывает из коридора доносящийся стук. Обрываем споры; Хозяин Монастыря отходит, дабы выведать причину визита послушницы. Бегло отвечает ей и, захлопнув дверь и распахнув балдахин, врывается обратно в спальню. Мужчина ругается на старом наречии, и слова эти в красках являют мой характер, после чего толкает к стене (к одной из картин – матери и ребёнка; та валится под ноги, следом валится трость) и прижимается. Он пугает своим появлением и поведением, но я, утаив секундную уязвимость, отправляю к праотцам мёртвым языком и велю отойти.

– Иначе что, Луна? – злится Ян и нависает над моим лицом. – Какую ещё пытку вообразишь? Только не забывай: палач возносит меч в первую очередь над своей головой; удержи его.

– Вздёрнуть тебя мало! – злюсь и бессмысленно толкаю; не поддаётся, не отходит.

– Сама в петлю не прыгни от того, что ожидания и реальность в мире вообще не совпадают.