– Нет так нет, – спокойно пожимаю плечами, приняв бурную реакцию за отказ.
– Какие купели? Ты о чём, Луна? Скоро нам будет нечего есть, потому что поля некому обслуживать, а ты про новое строительство?
– Кухню и столовую отсюда можно перенести и собрать купели: ванные и искусственные водопады, в которых приходящих богов будут чествовать излучающие красоту и молодость девы. Здесь же они могут предаваться распутству.
– А как же интимность обстановки, конфиденциальность?
– Комнаты за красным балдахином останутся как классика. А уж про интимность и конфиденциальность не тебе рассказывать, Хозяин Монастыря, ибо однажды я нашла тебя в резиденции Бога Жизни в руках женщины, а подле вас кружились ещё и ещё руки и ноги.
– В этом смысл резиденции Жизни.
– В оргиях?
Прямолинейность ставит поперёк горла Яна очередную дольку дыни. Мужчина встряхивает плечами и подбирает слова, отторгает одну мысль и выдаёт другую:
– Приходящие на вечера в упомянутую резиденцию и делают это для того, чтобы помимо обсуждения деловых вопросов, кучностью отдаваться животным инстинктам. Монастырь же – классический бордель. С твоими идеями мы претендуем задавить потребность в посещении резиденции Жизни.
– Тогда к прочему возведём зал, в котором можно будет курить и проводить сделки.
Хозяин Монастыря самодовольно улыбается. И издевается:
– Если соблазнишь какого-нибудь божка, который с радостью вложится в строительство, без проблем.
Спорю:
– Тебе Гелиоса соблазнять не пришлось, а он вложился.
– Таких индивидуалистов на свете мало. Возможно, больше не осталось.
Загораюсь:
– Подожди. Если я вдова Дома Солнца, где все сбережения моего мужа? Где богатства, о которых сплетничают со всех сторон?
Хозяин Монастыря пожимает плечами:
– Поздоровайся с больной патриархальной системой: он не оставил наследника, посему всё сгорело, и ты осталась ни с чем.
– Я хочу бороться за свои деньги!
– С кем? С системой? С системой, которая выдумана на коленке и за которую никто не ответственен? Ты очаровательна, Луна.
Швыряю в мужчину обгрызенным початком кукурузы и высказываюсь на старом наречии.
– Да, вот и всё, что ты можешь. Для справки: Богиня Плодородия после развода с Богом Воды тоже по праву осталась ни с чем. Спросишь, откуда у неё средства на существование, кутёж и вообще развязный образ жизни? Она понимает, что скоро помрёт и потому прожигает остатки; всё распродаёт: поля, угодья, плантации, слуг. Даже Гелиос перекупал у неё участки земель близ дамбы Бога Воды, чтобы засеять и отправить взошедшие культуры в Полис. После развода за душой у Плодородия не осталось ни кредита, но осталось самомнение, сучий характер и возможность продавать общее с Богом Воды имущество, чем она с превеликим удовольствием воспользовалась. Конечно, в твоём случае, Луна, ты бы могла обратиться к сокрытым в поместье Солнца ценным бумагам – акциям, облигациями, векселям, но, помнится, поместье сгорело, а, значит, и твои привилегии вместе с тем.
Бросаю колкий взгляд, на что Хозяин Монастыря отрезает дыню и слышит мою требующую интонацию:
– Угощай, Бог Удовольствий.
Ян сцепляет кусочек в зубах и предлагает дотянуться самой; делаю вид того. Склоняюсь к мужскому лицу, едва не отнимая ароматную дольку вместе с поцелуем, как вдруг подхватываю со стола нож и засаживаю его в корку плода. Хозяин Монастыря отдёргивается от рассекающего воздух (и только) лезвия и в следующий миг наблюдает, как презирающая его богиня отдирает ломоть дыни и угощается сама.
– Мне твои игры не нужны, Бог Удовольствий, – говорю я. – Продолжим беседу о купелях?
Мужчина смеётся и поддерживает тему, но не поддерживает идею и смеётся вместе с тем над ней.
– Послушники плохо себя оправдали, где гарантия, что плескания с клиентами в воде окупят себя?
Спокойно соглашаюсь:
– Никакой гарантии, как и всё, что выходит из-под крыла личных дел. Открывая Монастырь, Отец не был уверен, что месяц спустя наскребёт хотя бы на банку залежалых консервов. Однако наскрёб влияние и статус небесного божества с земной миссией. Мои поздравления, Бог Удовольствий.
– Сказала женщина, вовремя прильнувшая к груди уставшего от жизни старика, состояние которого покрывает все окружающие Полис земли.
Подстёгиваю в ответ:
– Помнится, я сделала вовремя другое.
– Чего ворошить прошлое, верно?
Момент.
Время словно бы замирает.
Я смотрю на человека, к которому ничего не испытываю, а все эти разговоры и взаимные подстрекания – лишь игра, которая облегчает его ношу и которая даёт отдушину его сердцу; не моему. Я смотрю на него совершенно иначе и взгляд этот – равно человеку – мне не нравится вовсе.