– Совершенно не скучала.
– Зачем же укололись розой?
И Луна смотрит на меня – насмешливо и по-доброму. И Луна, наконец, отпускает сшивающую её на заплаты грусть.
Женщина
– Пройдём в сад, моя девочка, – улыбаюсь я, на что Райм восторженно хлопает в ладоши и, укутываясь в подаренную накидку, вопрошает:
– А зачем?
– Буду показывать тебя цветам.
Она смеётся и, теплясь под боком, вышагивает до раскинувшей свои лапища зелени. Райм рассыпается в комплиментах, а её розовая грива, которую время спустя она приправляет наспех сплетёнными цветками камелий, сливается с розовой макушкой зацветших магнолий. Девочка любит жизнь и жизнь отвечает ей взаимностью. Несмотря на пережитые невзгоды и витиеватость пути, девочка гроздьями набирает положительное, а потому мир стремится одарить и одаривать день за днём всё большим и большим.
Райм улыбается, и глаза её горят от радости нахождения здесь: в саду, в шелках, в объятиях.
То же самое наблюдал Гелиос, когда знакомил меня с садом? Очарование и аппетит? Удовольствие от довольствия разгуливающей под пятами и принадлежащей всецело тебе девы? Что видел он, молчаливо глядя на узнавание иного – высшего – света молодой женой?
Однако во мне не было столько сил, терпения и мудрости, дабы не возжелать трогательное создание в порыве танцев и молитв окружающему миру. Райм награждает меня собранным впопыхах букетом и, когда руки её касаются моих волос, я прихватываю девочку за запястья. Тяну. Она с задором и улыбкой теряется в тени возросших туй, и там мы знакомимся ближе. Я называю Райм по обыкновению конфетой и пробую эту конфету на вкус.
Помощница основательно перебирается в хозяйскую спальню и будит меня по утрам добрыми песнями.
Я наблюдаю за грациозным взмахом женской руки: из горлышка в почву инжира бежит мутная жидкость.
– Ты поишь мёртвое дерево аперолем? – равнодушно спрашиваю я, разглядев избранную Райм бутыль.
Она смотрит на обёртку и смеётся.
– Апероля там не было! Я набрала воду из душевой.
– Хочешь зайти туда ещё раз?
– Что мне будет? – задорно выдаёт Райм и садится в ноги.
– Будешь клянчить – ничего. Порадуешь или удивишь – с удовольствием порадую или удивлю в ответ.
– Романтические отношения похожи на рыночные? – почти разочарованно цокает Райм и жмётся к боку.
О, конфета, я хотела сладостей, а не разговоров. Чтобы сводило зубы, а не с ума. Дай мне простое и приземистое, а возвышенное и душевное оставь на лучшие времена или лучшую пару. Я хочу быть счастливой в данный момент – без загадок и проектирования наперёд.
– Похожи, – нехотя отнимаю я. – Очень похожи на весы, только особенность заключается в том, что чем больше ты отдашь, тем больше получишь.
– Вы любите делать подарки, – от удовольствия плавится девочка и красуется комплектом кружева. – Я же их никогда не делаю.
Делаешь.
Щёлкаю бордовыми подвязкам для чулок и говорю, что люблю радовать.
– Ты даёшь спокойствие моей душе и усладу глазам, – объясняю я. – И любые дары – подношение твоему нраву и твоей красоте. Мы меняемся.
Райм, довольная беседой, пускается в душевую.
В честь девочки – и её розовой гривы: вечно спутанной и душистой – я набиваю третью по счёту татуировку. На правом плече вырисовывается розовый цветок распустившейся камелии, из десятка которых Райм однажды сплела венок и тем самым влюбила.
– Хороший выбор, – говорит решивший наведать меня Бог Воды и бегло кивает на хорошенькую девочку, лобызающую наши сидящие в креслах плечи короткой юбкой.
– Хороший вкус, – уточняю я и велю моё мне же на съедение глазами и оставить.
– Богиня ревнивая? – смеётся гость.
– Богиня жадная. Все боги таковы.
Мы выпиваем и прощаемся. Бог Воды оставляет мне скромную работу и нескромную плату за неё. Сегодня прибудет один из отпрысков Бога Старости; мне следует указать наведавшимся после него людям комнату, в которой будет отдыхать небожитель. Так оно и случается. Послушницу не предупреждаю, ибо волнение может отразиться хмуростью на всегда гладком, всегда спелом, всегда наливном лице. Прислужники Бога Воды (а, может, и не его; мне всё равно – интересоваться лишним не стоит) собираются за красным балдахином у одной из дверей в обслуживающую комнатку. Сообщаю, что прошло несколько часов, а, значит, гость подвыпивший, раздобренный и неожидающий подвоха.
– Ступай, хозяйка, – велит один из голосов.
Как он смеет?
Да мне всё равно.
Холодно разворачиваюсь и, уходя, бросаю:
– Напоминать об условиях?
– Послушницу никто не тронет, – вторит следующий голос, на что я пожимаю плечами.