Я поцеловала его в ответ. Не могла ничего с собой поделать. Это случилось инстинктивно. Он прирожденный охотник, а я — жертва. Мне было нечем торговаться, кроме как предложить полное и абсолютное подчинение. Она сам сказал, что берет то, что хочет, и в тот момент мое тело жаждало такого мужчину как он.
Пронзительный звонок моего мобильного снова нарушает тишину. Я медлю, прежде чем ответить. Номер не определен. Что, если это он? Что, если он выследил меня? что, если он вернется, чтобы закончить начатое?
Дрожащим пальцем я провожу по экрану, поднимая, прежде чем звонок завершится. В трубке тут же раздается мамин голос.
— Милая? Я тебя разбудила?
— Господи, мама, ты знаешь, который час? — мои слова звучат немного резче, чем я хотела.
— Прости, что звоню так поздно... — ее голос слегка дрожит на последнем слове. — Это папа, Ив. Произошел несчастный случай. Я подумала, что ты должна знать.
Я нащупываю выключатель света, мое сердце колотится как барабан. Уже на протяжение нескольких недель я боялась такого звонка. Я гордая дочь спецагента УБН [1] , и сейчас улицы в центре Майами напоминают зону боевых действий. Две местные банды зубами и когтями сражаются за территорию, а мой отец и его команда продолжают попадать под огонь.
В тот вечер, когда меня похитили, он дежурил где-то в восьмистах метрах от туда. Он следовал наводке и потерял двух коллег в последовавшей перестрелке в известном ночном клубе. Двадцать восемь погибших. Это число все еще приводит меня в шок. Двадцать восемь жизней потеряно напрасно; двадцать восемь жизней уничтожено; двадцать восемь семей навсегда убиты горем событиями той ночи.
Еще три дня назад я занималась этой историей для своей газеты. Теперь же я не могу смотреть на свой ноутбук. Я не могу сосредоточиться. Едва ем. Но снаружи война продолжает бушевать с той же силой. Одна семья — семья Гарсиа — аферисты и рискованные люди, которые решили получить власть и известность любыми способами. Их соперники Мендоза имеют связи в печально известном картеле Сантьяго из Южной Америки, которые держат юг штатов в железной хватке. Сантьяго — безликие незнакомцы, люди, которые высоко ценят свою анонимность превыше всего. Кроме слухов, что все управляют двое братьев, больше ничего нет.ё
Можно сказать, что во всей этой ситуации у меня личный интерес. Я ненавижу наркотики всеми фибрами своей души. Я видела, что они делают с людьми, что они сделали с моим братом. Я вела свою собственную войну против нелегальной торговли наркотиками несколько лет, пытаясь разоблачить главарей и выдать о них информацию по одной статье в газете за раз.
— Какого типа несчастный случай? — шепчу я. — С папой все будет в порядке?
Мама подавляет рыдания.
Дерьмо, это плохо. Действительно плохо.
— В него стреляли, Иви. Я сейчас в больнице. Они только что отвезли его в операционную.
— Боже мой! Я еду прямо туда. Приеду, как только смогу.
Я вешаю трубку и в рекордно короткие сроки одеваюсь. Только не папа, не мой мудрый, храбрый папа-медведь, который ни разу не пропускал футбольный матч или шанс сказать его единственной дочери, как сильно он ее любит. Этого не может быть, я не допущу этого. Если я оставлю свой разум в состояние неопределенности, то отгоню все болезненные мысли, которые давят на меня.
Я сосредоточена на том, чтобы застегнуть ботинки, взять ключи от моего автомобиля и телефон, и впервые за три дня мои мысли переключаются на кого-то кроме него.
Я добираюсь до больницы около четырех утра. На улице все еще темно. Первые краски рассвета все еще пытаются уклониться от горизонта над огромным, серым зданием передо мной. Температура на пару градусов ниже той, при которой комфортно, и я натягиваю на плечи джинсовую куртку плотнее, запираю машину и спешу к входу.
Раздвижные двери расходятся по сторонам, когда я подхожу ближе. Оказавшись внутри, они поглощают меня целиком. Приемная представляет собой хаотичную смесь людей и каталок, диссонанс шума и резких, незнакомых запахов. В месте, где у больных и раненых нет расписания, нет определения сумеречные часов.
Вдалеке звенит колокольчик, и молодая медсестра протискивается сквозь меня в направлении шума, ее зеленые глаза уже потускнели от усталости. Охранник устало осматривает меня и пальцем указывает в сторону стойки регистрации. Я отвожу от него взгляд и делаю шаг по направлению туда. Яркий свет заставляет меня сосредоточиться. Мои страхи угрожают поглотить меня снова.
Папа должен быть в порядке... он должен быть в порядке... он должен...
— Иви, милая?
Я вскидываю голову, но не сразу узнаю свою маму. Она настоящая южная красавица, определение грации и собранности, но сегодняшние события исказили эти достоинства. В мягких морщинках вокруг рта и лба запечатлена тревога, глаза покраснели, на лице нет макияжа, ее короткие, темные волосы растрепаны и не собраны. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз видела маму в таком состоянии, и чувствую еще один укол вины за то, что была так резка с ней по телефону ранее.
— Его перевели из операционной, Иви. Он возвращается к нормальному состоянию.
— О, слава Богу!
Слезы облегчения застилают мои глаза, когда я принимаю ее объятие, отдаваясь ему полностью, как делала в детстве.
— С ним все будет хорошо, милая, — успокаивает мама, смахивая пряди волос с моего лица.
— Несмотря на то, что кто-то пытался использовать его в качестве мишени, — бормочу я, пытаясь улыбнуться сквозь слезы.
Смех мамы тоже превращается в рыдание, и мы обнимаем друг друга крепче.
— Один из его коллег позвонил мне из скорой. Он отправился на набережную, чтобы проверить подозрительный контейнер, и по пути попал в засаду. Он схватил две пули в руку и плечо, но я только что разговаривала с его хирургом. Нет причин предполагать, что он не сможет полностью восстановиться.
Мне нужна минутка, чтобы переварить эту информацию.
— Почему он пошел туда так скоро после той ночи, мама? Зачем ему так рисковать?
— Ходят слухи, что один из Сантьяго может быть здесь, в Майами.
Шокированная я отступаю назад, когда она вытирает кожу под глазами и щеки, стирая последние следы размазанной туши. Наш с папой неумолимый поиск справедливости иногда тяжело на ней сказывается.
Это серьезно... чертовски серьезно. Сантьяго здесь, на нашей родной земле? Неудивительно, что папа так стремился проследить за этим. Я чувствую сильную любовь и гордость за него, когда мне напоминают, что уничтожение картелей является личным для всех нас. Сегодня был шанс убить не только одного из главных преступников, но и одного из людей, ответственных за смерть моего брата. Я знаю своего папу. Он будет огорчен, когда придет в себя. Будет винить себя за то, что его подстрелили, когда он был так близок к победе.
— Мы можем его увидеть?
— Конечно. Хотя он еще будет спать некоторое время.
Мама берет меня за руку и ведет по извилистому лабиринту коридоров со стенами кремового цвета. Я обнаруживаю, что снова могу выносить человечью любопытность. А в ответ меня встречает целый спектр человеческих эмоций — от такого же облегчения как у меня до альтернативы мучений; эмоции, которые так легко могли бы сейчас переполнять нас, если бы пули попали бы выше.
Те же эмоции, с которыми мы столкнулись вместе как семья пять лет назад.
Мама ведет меня в отдельную комнату, и я смотрю на бессознательную фигуру, лежащую на кровати, мысленно отключая все провода и трубки, пугающие и пищащие устройства вокруг нас. Отец выглядит таким хрупким. Сломанным. Здесь нет ни намека на его обычную природную силу, и это до чертиков меня пугает.