— По крайней мере, сначала скажи мне, где я!
— Я сказал, ПОЗЖЕ! — рычит он, свободной рукой хватая меня за челюсть и приподнимая ее вверх.
Я напугана выражением лица, которое приветствует меня, его физической силой. Мне нужно как-то успокоить этого человека. Я должна выбраться отсюда живой...
Дрожа, я кладу свободную руку ему на грудь. Его кожа под моими пальцами похожа на горящие угольки.
— Не так, — умоляю я мягко.
Он не отвечает. Слышал ли вообще? Я пытаюсь убрать свою руку, но он быстро двигается и удерживает ее там своей собственной. Я пытаюсь снова, но его хватка слишком сильная, поэому я просто стою на коленях перед ним — его богатый запах смешивается с моим страхом — пытаясь воззвать к тому, что осталось в нем от человечности. Надеясь, что это уменьшит количество боли, которую он хочет причинить мне.
— Хватит бороться с этим, mi alma, — внезапно говорит он, его непривычное выражение нежности плавно слетает с его языка. — Ты хочешь этого так же сильно, как и я. Позволь мне показать тебе истинное наслаждение.
Моя сердцевина начинает пульсировать от его слов — жестко и настойчиво — пробуждая грубую нужду глубоко внутри меня. Мои соски напрягаются до болезненных пиков, и мое дыхание превращается в легкие, неглубокие вздохи. Я снова разрываюсь между похотью и ненавистью. Как я могу хотеть его после ужасных вещей, которые он сделал со мной? После тех ужасных вещей, которые он все еще может сделать?
Затем он целует меня, застигая врасплох, наклоняя голову и прижимаясь твердыми, теплыми губами к моим. Я инстинктивно раздвигаю их, сразу же заглушая свои мысли. Поощренный, он отпускает мое запястье и хватает меня за затылок, чтобы углубить нашу связь, искусно поглаживая языком мой рот и не давая мне иного выбора, кроме как принять его.
Я отвечаю ему с тем же пылом и интенсивностью. Обвиваю руки вокруг его шеи, и он грубо обхватывает мою обнаженную грудь, прежде чем сжать сосок большим и указательным пальцами и повернуть. Я задыхаюсь, когда ощущения проносятся прямо в мою сердцевину, усиливая боль между ног. Как этот мужчина может вызывать у меня такую сильную физическую реакцию? Я хочу схватить его за руку и опустить ее туда, где он нужен мне больше всего.
— Где я нахожусь? — повторно спрашиваю, задыхаясь когда отрываю сой рот от его.
— В раю, — бормочет он, расстегивая ремень и ширинку, пока опускает меня на кровать, ни на секунду не прерывая контакт с моим телом.
Теперь он оставляет нежные поцелуи по всему моему подбородку и щеке.
Я заставляю себя открыть веки, когда он нависает надо мной, и задыхаюсь, когда он рукой берет меня за подбородок, наклоняя мою голову назад, чтобы я снова посмотрела на него. Вблизи я вижу золотые крапинки вокруг радужной оболочки его глаз. Но в них нет тепла, только потребность заявить права на то, что он считает своим.
Что-то ломается внутри меня. Я сделаю что угодно, чтобы спасти своего отца, но если этот человек возьмет мое тело, часть меня умрет навсегда.
Я отворачиваюсь от него.
— Не надо.
Я плачу, сначала беззвучно, но вскоре дыхание начинает вырываться из моих легких, ослепляя меня от ярости к моему похитителю. Хотя я чувствую это. Атмосфера в комнате изменилась с тяжелой и напряженной на темную и угрожающую, нарушаемую только прерывистыми звуками моих страданий.
Теперь весь его тела кажется невыносимым мне, бедрами он все еще прижимает меня к матрасу. Я хочу оттолкнуть его и очистить свое лицо от его поцелуев. Я чувствую себя грязной и оскорбленной. Ненавижу себя за то, что снова впустила его в свой рот, за то, что позволила ему проникнуть под мою защиту.
Он дольше обычного смотрит на меня, прежде отпускает и встает с кровати. Я слышу шуршание москитной сетки, когда он сердито отодвигает ее в сторону, после чего следует звук закрываемой молнии и пряжки ремня. Я пытаюсь взять себя в руки, снова и снова проводя руками по лицу.
Это что, отсрочка?
Осталась ли капля сострадания у этого мужчины?
— Посмотри на меня, — внезапно командует он. — Поверни в сторону это миленькое личико, Ив Миллер, и удели мне все свое внимание.
Тон его голоса предупреждающий. Тяжелое бремя последствий прямо здесь, ожидает меня. Что я наделала? Какие ужасы породила, отказав ему сегодня в своем теле?
Я делаю то, что он просит, но не свожу глаз со стены за его спиной. Я не могу смириться с тем, что грядет.
— Ты устала. Тебе необходимо отдохнуть.
Наступает тишина, и я жду, когда же последует убийственный удар.
— Ты больше никогда не отвергнешь меня, Ив. Понимаешь? Ты подчинишься мне. Выполнишь свою часть сделки. Потребуется всего один звонок, мой ангел. Один звонок. Одна пуля. На которой написано имя твоего отца.
За этим снова следует молчание, пока я пытаюсь понять жестокость его слов.
Он поворачивается, чтобы уйти.
— Где я нахожусь? — умоляю я слабо, мой голос затеняет звук его шагов, когда он шагает к двери.
Если я буду повторять эти же слова снова и снова, возможно, однажды он скажет мне правду.
— Дома, — резко отвечает он, захлопывая за собой дверь.
Глава 6
Данте
Джозеф, моя правая рука, вопросительно выгибает бровь, глядя на меня, когда я врываюсь в офис и в ярости сметаю со стола кучу бумаг, что лежат на столе. Мой айпад и ноутбук поспешно следуют за ними. Со своей точки обзора на моем черном кожаном диване он наблюдает за мной с чем-то очень опасно близким к веселью в глазах.
— Значит, она проснулась?
Я сжимаю кулаки и наклоняюсь над своим сейчас пустым столом, вдавливаясь костяшками пальцев в полированное стекло. Прямо сейчас, я бы убил любого другого мужчину, который заговорил бы со мной с такой уверенностью, но Джозеф Грейсон — не любой другой мужчина. Мы разделяем одну историю — длинную, кровавую и жесткую. В нашем бизнесе это создает невысказанную связь, именно поэтому я позволяю ему открывать свой гребаный рот и все еще дышать.
Поскольку я молчу, не показывает никаких признаков, что хочу говорить об этом, он подходит к бару в углу и наливаем две рюмки текилы. Он возвращается и ставит одну на стол передо мной.
— Выпей это. Тебе это понадобится. Эмилио хочет доклад.
— Эмилио может выебать себя в зад! — я поднимаю рюмку, осушая ее одним глотком, и с грохотом опускаю ее на стол.
Неустанное вмешательство моего старшего брата Эмилио в каждый аспект нашей организации — постоянный источник для моего раздражения. Это ненужно и агрессивно. Он занимается сделками, а я гарантирую, чтобы они соблюдались. Зачем все усложнять еще больше?
Наше партнерство позволяет мне иметь возможность удовлетворить некоторые свои наклонности. Меня не интересуют наркотики, но у меня есть определенный набор навыков. Именно тот страх, что окружает имя Сантьяго, созданный мною, позволяет нам беспрепятственно править этой игрой в течение пятнадцати лет. Тем не менее, можно сказать, что та капелька братской любви, что была между нами, исчезла. Мы терпим друг друга, потому что это взаимовыгодно, но кроме этого наши семейные узы начинают трещать по швам.
— Он хочет знать, что произошло в Майами.
На лице американца появляется вопросительное выражение, и невысказанная правда тяжело давит между нами. С Джозефом нет никакой секретности. Ему известно, что что-то происходит, и я знаю, что подозрения ведут его прямо к сегодняшнему источнику моего гнева. К неприступному ангелу, что лежит обнаженной в моей постели наверху.