— Как же это я так?!
Завтра, а может быть, даже сегодня вечером здесь будут немцы. Тогда он сбросит с себя вонючий брезентовый плащ, эту овечью шкуру советского служащего. Ему всего лишь пятьдесят шесть лет. Только прозябание, страх, ссылка сделали его таким дряхлым и немощным. Нет, он еще не стар. Все эти годы он старался выжить! Теперь он будет жить, жить, жить! Еще будут и рестораны, и балет и коньяки, и девочки… А главное, будет месть: сладостная, ликующая, ни с чем не сравнимая. Как было бы забавно, если бы в руки ему попался капитан, что с таким презрением и гадливостью даровал ему жизнь. О, он показал бы, кто такой Свербицкий!.. Попался бы только!
IV
Машина Верховцева снова вырвалась на шоссе. Все слышней была артиллерийская стрельба. В стороне, за лесом, снижались и взлетали самолеты: шла бомбежка.
Штаб полка Верховцев нашел в Высоком. Раньше это был чистенький железнодорожный поселок с кирпичными домами под черепицей, весь в черемухе и акации. Теперь в домах выбиты окна, сорваны с петель двери. Снежная пороша пуха метется по улицам, радужные осколки стекла с хрустом гаснут под колесами машины.
Командир полка разместился в подвале полуразрушенного дома. В первом помещении, заваленном ящиками, за аппаратом сидел телефонист и сипло твердил:
— «Дон»! «Дон»! Говорит «Днепр». Отвечай, «Дон».
В углу, на вещевых мешках, спали красноармейцы.
Верховцев прошел за перегородку, где слышался голос подполковника Гусева. Командир полка стоял у стола и сердито отчитывал помпохоза майора Хвацкого. Хвацкий, по своему обыкновению, смотрел на командира ясными глазами и поспешно повторял:
— Вполне точно, товарищ подполковник. Учту. Будет выполнено!
Верховцев смотрел на Гусева и не верил, что человек может так измениться за несколько дней. Он привык видеть Гусева всегда тщательно, даже франтовато одетым, чисто выбритым, свежим, подтянутым. Теперь же перед ним стоял сумрачный человек в наспех заштопанной у ворота гимнастерке, с лицом, на котором окаменело выражение ожесточенности и гнева. Ночью во время авиационного налета Гусева контузило, у него стало дергаться веко левого глаза, что придавало лицу командира непривычную болезненность.
— Идите, выполняйте. В последний раз предупреждаю! — отпустил командир Хвацкого.
Майор бодро отрапортовал:
— Вполне точно, товарищ подполковник. Учту. Будет выполнено! — и, едва заметно подмигнув Верховцеву, вышел.
— Прибыли! Вот и отлично! — повернулся к Верховцеву командир полка и хмуро пояснил: — Жарко приходится. Каждый человек на счету.
Верховцев коротко доложил о своей поездке в дивизию, передал полученные там указания, но Гусев слушал невнимательно. По выражению его потемневшего лица Верховцев чувствовал, что командир думает о другом, не имеющем отношения к его рассказу.
Гусев знал, что никакие указания штаба дивизии, как бы ни были они значительны и важны, не помогут выполнить главную задачу, стоящую перед полком: удержать шоссе, не пропустить танки врага, уничтожить парашютистов, сброшенных в тылу. Прервав Верховцева на полуслове, спросил:
— Домой заезжали?
Верховцев проговорил глухо:
— Одни развалины. Что с семьей — не знаю…
У Гусева дернулось веко. Не глядя на Верховцева, выдавил:
— А мои погибли. И Александра, и ребята…
Верховцев только глотнул застревающую в горле густую слюну: сказать ничего не мог. Живо представились ему всегда улыбающаяся Александра Ниловна — жена Гусева — и двое ее мальчиков, большеголовых крепышей.
Веко Гусева задергалось еще сильней. Зло, сквозь зубы, бросил:
— А нас убаюкивали: «Любимый город может спать спокойно»!
Из-за перегородки высунулась голова телефониста:
— Товарищ подполковник! «Дон» на проводе.
Гусев закричал в трубку:
— Бондарев? Как дела? Знаю, знаю! Боеприпасов подброшу, а людей нет. И думать не смей! На шаг отступишь — расстреляю. Так и знай. Верховцев прибыл. Сейчас у тебя будет.
Гусев бросил трубку и вытер ладонью потный со свежей ссадиной лоб.
— Слышали? Танки рвутся на шоссе. Надо держаться. А то потом и до Минска не остановим. Так я на тебя надеюсь, Алексей Николаевич, — переходя на «ты», почти просительно проговорил Гусев. — Знаю, тебе не легко, да и мне не легче. Ребят жалко… А надо… — И, не договорив, ткнул пальцем в карту: — КП Бондарева вот здесь. Перекресток шоссе и проселка. Там кирпичная сторожка. — И, повернувшись к перегородке, крикнул: — Связной, из второго?