Решетки на окнах, глухая, железом обитая дверь, страшные глаза старика…
— Я даже не знаю, где он, что с ним. Как же я могу… — начала Анна.
— Я знаю. Все знаю! — перебил Свербицкий и заговорщически наклонился к Анне. — И где он, знаю, и чем занимается, знаю. Хорошо знаю. Вот бы только вызвать его. Для беседы. А способ самый простой. Напишите ему письмо маленькое. Записочку простенькую. Вот так, к примеру: «Товарищ Захар! Очень прошу прийти ко мне в Беленец. Есть важное дело». Вот и все. А записочку мы уж сами доставим, так сказать, по почте, — и Свербицкий улыбнулся лукаво.
— Вы странно говорите. Как я буду писать незнакомому, чужому человеку.
— Такой ли он вам чужой? — и глаза Свербицкого стали совсем узенькими, как щелки в заборе. — А мне говорили, что он у вас даже однажды ночью был. Помните, когда Яцыну убили. А вы — чужой! Нехорошо от близких людей отказываться.
Анна опустила голову.
— Как решать будем? — после паузы снова начал Свербицкий. — Вот бумажка и карандашик — пишите! — и пододвинул к Анне клочок заранее приготовленной бумаги. — Пишите! А я тем временем доктора вызову, лечить девочку надо, а то, неровен час, и несчастье может случиться.
Анна не шевелилась, только щеки стали бледно-синими.
— Что же вы молчите? Или русский язык разучились понимать в своей совдепии? — с раздражением проговорил Свербицкий.
— Я… не могу… я не буду писать.
— Не хотите! Хорошо-с! Ну что ж! Жаль! Впрочем, это ваше личное дело. А чтобы доказать вам, что я человек не злопамятный, свое обещание насчет доктора выполню. — Свербицкий крикнул в дверь:
— Глоба!
В комнату ввалился грузный мужчина, сутулый, с такой короткой шеей, что казалось, будто мордастая голова его сидит прямо на плечах.
— Слухаю!
— Вот и доктор! — кивнул Свербицкий на вошедшего. — Мастер своего дела. — И приказал: — Возьми малютку. Попользуй ее!
Прежде чем Анна успела понять, что происходит, Глоба протянул руку и, как котенка, поднял Светланку.
Анна рванулась к Глобе, но тот без всякого усилия одним ударом локтя отшвырнул ее в угол и, не обращая внимания на крик Светланки, вышел из комнаты.
— Как нехорошо получилось. Скверно получилось, — приговаривал Свербицкий, ходя вокруг Анны.
Оглушенная ударом, Анна лежала на полу не в силах подняться, а Свербицкий говорил почти с сожалением:
— Ну, не беда. Идите домой. Отдохните. Подумайте. А принесете записочку — и дочурку получите живой и невредимой. Я вас больше не задерживаю.
Юрик помог матери подняться, и они пошли к двери. Уже у порога Анна обернулась:
— Ради всего святого, умоляю вас, верните мне дочь… Ребенок болен… пощадите…
— Принеси записку — отдам девочку. А не принесешь — и сына лечить буду. А если кому-нибудь о нашем разговоре проболтаешься или в лес вестку пошлешь — в подвале сгною. Так и знай. У меня и в Беленце верные люди есть. Глаз не спустят. Ясно! А теперь — брысь отсюда, большевистская шваль!
Как долог обратный путь! Морозная ночь, ветер в лицо. Анна еле плелась. Юрик, как мог, поддерживал мать, шептал посиневшими от холода губами:
— Ничего, мамочка, ничего. Успокойся!
В Беленец пришли поздно ночью. Хата стояла холодная, нетопленная. Анна, не раздеваясь, повалилась на лавку: уже не было сил ни плакать, ни кричать.
Утром прибежала тетя Фрося, истопила печь, накормила Юрика. Анна лежала черная, страшная, с ввалившимися глазами и думала, думала… Стоит только, встать, взять карандаш, написать несколько слов, и к ней вернется Светланка, ее доченька, ее светлая зорька. И все будет хорошо! А если молчать, не писать? Что сделают с больной девочкой эти страшные люди! Лучше бы они убили ее, Анну, лучше бы пили ее кровь, каплю за каплей, терзали ее тело… Господи! За что такая мука! Написать! Ничего не значит эта записка. Захар не поверит ей, легко догадается, что это ловушка. А Светланка будет жива, будет с ней на всю жизнь. Да в конце концов, кто такой Захар? Дезертир! Предатель! Зятек! Бежал из армии, изменил своим. Разве может она даже сравнивать его со Светланкой! Нет, нет, написать — и все будет хорошо!
Анна вскочила, лихорадочно начала шарить по полке трясущимися руками: там валялся огрызок карандаша. Скорей! Скорей! Нельзя терять ни одной минуты. И вдруг остановилась. Юрик с напряженным вниманием следил за ней. Серые, чистые глаза. Если она напишет эти несколько слов, как потом будет всю жизнь смотреть в родные, правдивые глаза… Анна переломила карандаш и, царапая ногтями лицо, повалилась на пол.
Утром, оставив Юрика на попечение тети Фроси, Анна поплелась в полицию. От вчерашней галантности Свербицкого не осталось и следа. В глубоком просторном кресле он сидел маленький, тщедушный, как кащей бессмертный.